Александр Гулевич - Хортарианский ястреб

Крепко пожав жилистую руку старосты, я надел кубанку, оказавшуюся мне в самую пору, и, пообещав прийти в церковь на вечернюю молитву, направился к себе. Пройдя по грунтовой дороге, зашёл в свой двор, скинул с себя пропитанную потом и вездесущей пылью одежду, искупался в бочке с тёплой водой и только потом вошёл в хату. Сунув одежду в ящик для грязного белья, я достал из платяного шкафа, сколоченного из грубо отёсанных досок, парадную форму кубанского казачьего войска и разложил её на своей кровати. Эту форму я сам сшил, разве что чёрные шаровары купил в торговой лавке на рынке в одном из доменов в Вольных баронствах вместе с отличными хромовыми сапогами с высоким голенищем. Так что кубанка, вручённая мне Верином, пришлась очень даже кстати. Оставалось только погоны сделать, на что у меня просто не было времени.

Шил я униформу несколько месяцев, выкраивая для этого редкие часы свободного времени. Конечно, можно было озадачить наших белошвеек, но мне очень не хотелось, чтобы кто-то о ней знал раньше времени, полагая надеть её перед боем или на какое-то значимое торжество, и вот наконец время это пришло…

Неспешно одевшись, я пристегнул родовую шашку с кинжалом из золотой шахты и степенной походкой направился в церковь. Шагая по хорошо утрамбованному щебню, постоянно ловил на себе заинтересованные взгляды, но, честно говоря, мне было совершенно не до них. Все мои мысли вертелись вокруг предстоящей церемонии вручения сотням именных вымпелов. Как-то уж всё спонтанно получается, к таким торжественным мероприятиям долго готовиться надо, отрабатывая всё в мельчайших деталях, а тут… всё с бухты-барахты. Хотя, конечно, это, наверное, и к лучшему. Мордовать личный состав не пришлось, полностью сконцентрировавшись на боевой подготовке, так что предстоящая церемония пройдёт пусть и не гладко, зато без всякой фальши и излишней помпезности буквально в преддверии тяжелейшего сражения, что само по себе дорогого стоит… Далеко не с каждым выбравшим нелёгкую воинскую стезю такое случается… м-да-а…

Вот так, шагая и обдумывая предстоящий ритуал вручения боевых вымпелов, я добрался до церкви, сколоченной на скорую руку из подручных материалов, и остановился возле входа. Сняв кубанку и перекрестившись, вошёл внутрь. До вечерней проповеди оставалось ещё минут пятнадцать, так что было время поговорить со священником.

– Здравствуйте, отец Гавриил, – поприветствовал я нашего священнослужителя местного культа Единого.

– Здравствуй, атаман, – мягко отозвался он. – Что-то давненько тебя не было в храме Божьем…

– Что поделать, работать пришлось очень много, – с покаянием отозвался я, – да вы и сами это знаете. Времени катастрофически не хватает.

– Я понимаю тебя, сын мой, но всё же негоже атаману, предводителю многих людей, в церковь не ходить, ведь тебе люди подчиняются, и они на тебя смотрят, так что ты обязан своими поступками подавать достойный пример.

– Каюсь, грешен, отец Гавриил, – чуть склонив голову, ответил я, действительно ощущая в душе неловкость, – и обязуюсь исправить столь досадное недоразумение. Но давайте сейчас поговорим немного о другом. На нас идёт большая орда степняков, будут они здесь уже завтра, ориентировочно в полдень. Они идут нас уничтожить, так что нас ожидают тяжелейшие бои в осаде против многократно превосходящего противника. После вашей вечерней проповеди и молитвы на плацу будет проведено торжественное вручение сотням именных вымпелов, и по этой причине я попросил бы вас освятить как общий наш стяг, так и вымпелы сотен.

– Достойное дело, атаман. Я непременно это сделаю, считаю это большой честью.

Склонив голову в знак почтения, я передал ему свёрток со знамёнами и, пообещав, что в самое ближайшее время принесут к ним древки, вышел из церкви. Отойдя в сторону, я стал наблюдать, как подтягивается народ. Когда все собрались на площади возле церкви, отец Гавриил начал литургию, продлившуюся около часа, а затем обратился ко всем присутствующим с проповедью. Я внимал его мудрым словам, завершившимся призывом крепить единство и крепиться духом перед лицом тяжёлых испытаний…

После проповеди отец Гавриил оповестил всех, что расходиться не надо, так как предстоит важная военная церемония. Есаул и сотники немедленно принялись выстраивать линейные сотни, причём проделывали это весьма сноровисто. Поднаторели они за последние месяцы, проведённые в постоянных тренировках, что не могло не радовать. А народ в предвкушении чего-то необычного во все глаза смотрел на разворачивающееся действо. Оно и понятно, в последние месяцы не до каких-либо развлечений было, один лишь каторжный труд на добровольных началах с хорошей перспективой на будущее.

И вот есаул проревел команду, и все бойцы, как один, приняли стойку смирно. Чеканя шаг, он подошёл ко мне и отрапортовал:

– Атаман, по вашему приказу линейные сотни построены!

– Вольно.

– Вольно! – развернувшись к строю, продублировал он команду и замер в ожидании дальнейших приказов.

Медленно оглядев напряжённых бойцов и притихших людей, я сделал несколько шагов вперёд и, набрав побольше воздуха в лёгкие, громко заговорил:

– Братья и сёстры, на нас войной идёт орда степняков, точное количество неизвестно, но не менее ста сотен с артиллерией. Они идут нас убивать, а выживших обратить в полон и продать на рабском рынке, как скот. Отступать нам некуда, здесь наш дом, и мы его будем защищать и непременно победим. Они будут на Хортице уже завтра, а посему приказываю незамедлительно начать подготовку к обороне, но прежде надо выполнить обязательный воинский ритуал. Каждой казачьей сотне будет вручён именной вымпел. Потеряв его, сотня покроет себя страшным позором и будет расформирована. Боевой отличительный вымпел – это честь и гордость каждого бойца, его он обязан почитать и беречь, и надеюсь, нет, я знаю, в предстоящем сражении со степняками вы покроете себя и свои вымпелы великой славой! – Умолкнув, я резко развернулся к нашему священнику и, чуть поклонившись, обратился к нему: – Отец Гавриил, я попрошу вас освятить наш общий боевой стяг и именные вымпелы линейных сотен.

Священник, одобрительно кивнув, жестом указал служкам вынести алое знамя с изображением Лихого всадника и, когда его вынесли из церкви, звонким, хорошо поставленным голосом запел песню-молитву, да так запел, что даже меня, толстокожего, до самых печёнок проняло, и я, ощущая какой-то безумный душевный подъём, снял кубанку и трижды перекрестился. И тут произошло нечто поразительное… Бойцы, выстроенные в парадные шеренги, видимо, под воздействием песни-молитвы находясь точно в таком же состоянии, все как один сняли головные уборы и повторили мои движения, осеняя себя православным крестом. Неожиданным это было, ой как неожиданным, ведь не было же в местной религии Единого вообще ничего подобного…