Джо Аберкромби - Проблема с миром

– За несколько коротких лет мы добились невероятного прогресса, друзья мои! – провозгласил Карнсбик.

– Слушайте, слушайте! – выкликнула Веруниса и тут же потупилась от смущения. Можно хотеть выделяться в толпе, особенно после стольких лет пребывания на самом дальнем заднем плане, но это еще не значит, что нужно устраивать из себя представление. Посмотреть только на Савин дан Глокта – теперь она, разумеется, дан Брок. Вот именно: на нее все смотрят! Такая отважная и в то же время такая женственная. Воплощение духа нового времени! Веруниса вступила во все прогрессивные сообщества – Товарищество гражданского развития, Ассоциацию по улучшению условий для рабочего класса, в Солярное общество, разумеется. Она уже сделала, по ее мнению, превосходное капиталовложение – в предприятие этого молодого человека, Арингорма. Такой вежливый, такой внимательный! Он смотрел на нее так, как уже много лет не смотрел ни один молодой человек. Веруниса ощутила, что краснеет, и пожалела, что не взяла с собой веера. Однако, несмотря на лето, погода не располагала к тому, чтобы обмахиваться.

– Теперь, имея необходимые методы и аппаратуру, – продолжал объяснять Карнсбик, – один человек способен делать работу, на которую прежде требовалось десять человек! Двадцать человек!

Веруниса с энтузиазмом закивала, потом спохватилась, что у нее может съехать парик, нервно попыталась придержать его и едва не сбила с себя шляпку. Она все еще не вполне привыкла ко всем этим головным уборам. И к платью тоже. Похоже, если бы она вылезла из этой чертовой штуковины, та продолжала бы стоять сама по себе! Однако портниха заверила ее, что сейчас такое носят все прогрессивные дамы. Теперь она еле могла дышать, повернуться или двинуть рукой, зато словно по мановению волшебной палочки приобрела весьма внушительный бюст. Ее мать любила повторять, что бюст выигрывает половину сражения. Веруниса всегда хотела спросить у нее, что выигрывает вторую половину, но так и не набралась храбрости.

– Я твердо убежден, что вот это мое последнее изобретение… – Карнсбик повел рукой в направлении своей пыхающей дымом машины царственным жестом великого актера, стоящего на сцене. Какой могучий человек, с этими сильными руками! И такой великодушный , с этими внушительными бакенбардами! Настоящий провидец , с этим пронзительным взглядом из-под блистающих глазных стекол! Истинное воплощение духа своего времени! – …Перенесет всех нас… прямиком в будущее!

Веруниса бурно зааплодировала, насколько ей позволил ее корсет. Можно было буквально видеть, как будущее рождается в этой поездке механической повозки из Адуи. Все эти трубы, краны, бесконечное строительство, бесконечное созидание, бесконечные возможности!

– Больше мы туда не вернемся! – прокричал Карнсбик. – Это я вам обещаю!

Веруниса снова захлопала. Ей уже было больно, но она не обращала внимания. Больше мы туда не вернемся. Ни к ее удушающему браку, ни в ее удушливый дом в провинции, ни к душным разговорам на деревенских собраниях. Ее муж был мертв, и все деньги теперь принадлежали ей, и она была готова наконец купить себе достойную жизнь, мать ее растак! Она покраснела, потом вспомнила, что не произнесла этого вслух, а только подумала. Разве это преступление? В конце концов, ее окружает новый мир, и она может думать все, что ей нравится. А может быть, даже и говорить все, что ей нравится?

– Мать ее растак, – прошептала Веруниса, ощущая, как румянец заливает ее лицо до корней волос. Все-таки напрасно она не взяла с собой веера!

Молодой король улыбнулся. Такой беззаботный, такой учтивый, с такими симпатичными глянцевитыми локонами! Его золотой венец поблескивал на солнце. Настоящее воплощение духа времени!

– Перенесите нас в будущее, мастер Карнсбик!

Карнсбик рубанул по воздуху широкой ладонью, и Веруниса закрыла глаза, ощущая на лице ветер свободы. Уж теперь-то ей будет…

– За несколько коротких лет мы добились невероятного прогресса, друзья мои!

За два десятка лет с тех пор, как Муслан прибыл сюда, Союз действительно сильно изменился, но, по его мнению, главным образом к худшему. Он ощущал на себе взгляды, идя по улице в своем собственном квартале. Он ощущал на себе взгляды и сейчас. Теперь в них было меньше любопытства, чем прежде, и больше страха. Больше неприязни. Порой до него долетали оскорбления. Время от времени летели и предметы. Одного весьма приятного молодого человека из числа его знакомых едва не убило куском шифера, брошенным с крыши, – а ведь он был рожден в Адуе! Его родители были кадири! Когда люди помешались на ненависти, они ничего не хотят различать. Но Муслан отказывался дать себя запугать. Он не прятался от жрецов – не станет прятаться и от этих проклятых идиотов-розовых.

– Теперь, имея необходимые методы и аппаратуру, – продолжал балабонить Карнсбик, – один человек способен делать работу, на которую прежде требовалось десять человек! Двадцать человек!

На это Муслан ответил коротким кивком. В Союзе было много отвратительного. Они без конца трезвонили о свободе, но женщины, трудившиеся в полях и на кухнях, и мужчины, вкалывавшие на фабриках и в рудниках, имели не больше шансов выбраться из западни утомительного тяжелого труда, чем любой из рабов. И тем не менее человеку здесь, по крайней мере, было позволено думать . Иметь идеи. Хоть что-то менять .

В Уль-Сафайне жрецы объявили его еретиком. Жена умоляла его остановиться, но для Муслана его работа была священным долгом. Другие понимали свой священный долг иначе. Его мастерскую сожгли те люди, которых он некогда звал друзьями и соседями, – люди с огнем веры в глазах. Говорят, что вера – удел праведных, но для Муслана божественным даром было лишь сомнение. В сомнении берет начало любопытство, знание и прогресс. Вера же ведет лишь к невежеству и упадку.

– Я твердо убежден, что вот это мое последнее изобретение… – Карнсбик повел рукой в направлении своей машины жестом продавца ковров, надеющегося сбыть с рук лежалый товар, – …перенесет всех нас… прямиком в будущее!

Нас всех неизбежно несет в будущее, всегда. Что встретит нас по прибытии – вот насущный вопрос. Когда Пророк куда-то исчез, Муслан и другие его единомышленники – думающие люди, философы, изобретатели – надеялись, что это станет началом новой эры, эпохи разума. Вместо этого пришла эпоха безумия. Жрецы объявили, что его работы противоречат божественным законам. Трусливые невежды! Кто создал человеческий ум, как не Бог? Что представляет собой жажда творчества, если не смиренное подражание Его примеру? Чем является любая великая идея, любое великое прозрение, любое глубочайшее откровение, если не мимолетным видением божественного?