Сьюзен Коллинз - Баллада о змеях и певчих птицах

Сноу любовно погладил наплечную сумку из мягкой кожи – подарок Плинтов к началу учебного года. Он до сих пор путался с тем, как их называть. С «ма» он свыкся довольно быстро, однако называть Страбона Плинта отцом у него язык не поворачивался. Они его вовсе не усыновили – ведь ему уже исполнилось восемнадцать, скорее назначили своим наследником. Кориолан ни за что не расстался бы с фамилией Сноу, даже ради целой военно-промышленной империи.

Все произошло естественно: его возвращение, их горе, объединение двух семей. Смерть Сеяна подкосила Плинтов. Страбон выразился просто: «Моей жене не для кого жить. Мне, кстати, тоже. Ты потерял родителей, мы – сына. Думаю, что вместе нам будет легче». Он выкупил апартаменты Сноу, чтобы им не пришлось переезжать, а апартаменты Дулиттлов этажом ниже – для себя и «ма». Шли разговоры о перепланировке, винтовой лестнице и, возможно, внутреннем лифте, но спешить не стали. «Ма» и так наведывалась каждый день, помогая с Мадам-Бабушкой, которая быстро смирилась с появлением новой «горничной». С Тигрис они прекрасно поладили. Теперь Плинты оплачивали буквально все: налог на апартаменты, учебу Кориолана в Университете, услуги повара. Также они выделили ему щедрое пособие. Это пришлось кстати, поскольку, хотя он и перехватил отправленный Тигрис конверт с деньгами, университетская жизнь обходилась недешево. Страбон не требовал отчета о расходах и не возражал против нескольких дополнений к гардеробу; наоборот, ему было приятно, когда Кориолан с ним советовался. Они сошлись на удивление легко. Временами юноша почти забывал, что старина Плинт родом из дистрикта.

Сегодня Сеяну могло бы исполниться девятнадцать, и они решили устроить скромный поминальный ужин. Сноу пригласил Феста с Лисистратой, поскольку они относились к Сеяну лучше других одноклассников и могли сказать о нем что-нибудь приятное. Он собирался вручить Плинтам коробку с личными вещами Сеяна, но сперва нужно было закончить одно дело.

Прогулка до Академии взбодрила Кориолана, в голове у него прояснилось. Он даже не удосужился записаться на прием, предпочитая нагрянуть неожиданно. Учеников отпустили час назад, и его шаги гулко отдавались в пустых коридорах. Стол секретаря пустовал, поэтому Кориолан прошел прямо к двери и постучал. Директор Хайботтом сгорбился над столом и выглядел совсем плохо: сильно похудел, руки тряслись.

– Чем обязан такой чести? – спросил он.

– Я надеялся получить обратно пудреницу моей матери, если она вам больше не нужна, – объявил Сноу.

Директор Хайботтом сунул руку в ящик и швырнул пудреницу на стол.

– Это все?

– Нет. – Кориолан достал из сумки коробку Сеяна. – Сегодня я хочу вернуть личные вещи Сеяна его родителям. Не знаю, что делать с этим. – Он выложил содержимое коробки на стол и поднял аттестат в рамке. – Вряд ли вам хочется, чтобы он где-нибудь всплыл. Диплом Академии, врученный изменнику.

– Какая похвальная сознательность, – заметил директор Хайботтом.

– Результат службы миротворцем. – Сноу перевернул рамку, отогнул зажимы и вытащил аттестат. Потом, словно повинуясь внезапному порыву, заменил его семейным фото Плинтов. – Пожалуй, так его родителям понравится больше. – Оба уставились на остатки жизни Сеяна. Затем Кориолан смел три флакона с лекарствами в мусорное ведро возле стола. – Чем меньше плохих воспоминаний, тем лучше.

Директор Хайботтом смерил его взглядом.

– С каких это пор ты обзавелся сердцем? Неужели Дистрикт-12 так на тебя повлиял?

– Скорее Голодные игры, – поправил его Сноу. – И этим я обязан вам, поскольку именно вы их придумали.

– Не только я, половина заслуги в этом грязном деле принадлежит твоему отцу, – сообщил директор.

Сноу нахмурился.

– Что вы имеете в виду? Я думал, что Голодные игры – ваша идея, которая пришла вам в голову в Университете.

– Доктор Галл вела у нас один предмет, который я едва не завалил, потому что испытывал к ней непреодолимое отвращение. Мы разбились на пары для финального проекта, и я был с моим лучшим другом – Крассом, разумеется. Нам задали придумать наказание для врагов настолько суровое, чтобы они никогда не забыли, как перед нами провинились. Я всегда любил головоломки и создал нечто до абсурдного простое и в то же время изящное: изуверство чистой воды, ловко замаскированное под спортивное мероприятие. Развлечение. Я напился, а твой отец продолжал мне подливать, играя на моем тщеславии, пока я не облек всю эту затею в плоть и кровь. Он уверял, что это шутки ради и никуда дальше не пойдет. Наутро я проснулся в ужасе от того, что натворил, хотел порвать свой проект на мелкие кусочки, но было поздно. Твой отец взял и отнес его доктору Галл, не спросив моего разрешения. Оценка ему, видишь ли, понадобилась. Я так его и не простил.

– Он мертв, – напомнил Сноу.

– Зато она жива! – резко бросил директор Хайботтом. – Моя идея была чисто умозрительной и не предполагала практического применения. Кто, кроме самого подлого чудовища, додумался бы претворить ее в жизнь? После войны Галл извлекла на свет мой проект и представила меня Панему как создателя Голодных игр. В ту ночь я впервые попробовал морфлинг… Я надеялся, что рано или поздно эти отвратительные Игры канут в забвение, но нет. Доктор Галл взяла их в свои руки, как и меня, и проводит их уже на протяжении десяти лет.

– Голодные игры, безусловно, подтверждают ее взгляд на человечество, – заметил Сноу. – Особенно благодаря участию детей.

– И зачем же ей дети? – спросил директор Хайботтом.

– Мы считаем их невинными. А если даже самые невинные из нас превращаются на Голодных играх в убийц, о чем это говорит? По своей природе все мы жестоки, – объяснил Кориолан.

– И склонны к саморазрушению, – пробормотал директор.

Сноу вспомнил рассказ Плюриба о ссоре между его отцом и Хайботтомом и процитировал письмо:

– Как мотыльки на огонь. – Директор прищурился, но Кориолан лишь улыбнулся и сказал: – Ясно, что вы меня просто проверяете. Вы знаете ее гораздо лучше, чем я.

– Сомневаюсь. – Директор Хайботтом поводил пальцем по серебряной розе на пудренице. – Итак, что же она сказала тебе на прощанье?

– Доктор Галл? – спросил Сноу.

– Твоя певчая птичка, – пояснил директор. – Когда ты уезжал из Двенадцатого, ей было грустно с тобой расставаться?

– Полагаю, грустно было нам обоим. – Сноу положил пудреницу в карман и собрал вещи Сеяна. – Мне пора. Сегодня привезут новую мебель для гостиной, и я обещал кузине присмотреть за грузчиками.

– Ну, тогда иди, – сказал директор Хайботтом. – Возвращайся в свой пентхаус.

Сноу не хотелось обсуждать Люси Грей ни с кем, тем более с директором. Улыба прислал ему письмо на старый адрес Плинтов, где упоминал о ее исчезновении. Все думали, что Люси Грей убил мэр, но доказать не могли. Что касается ее ансамбля, то новый командир базы, сменивший Хоффа, первым делом запретил представления в Котле, заявив, что от музыки одни неприятности.