Джеймс Лавгроув - Машина иллюзий [litres]

Когда Кейли уже завершала свой осмотр, она заметила крошечное изменение тяги двигателя. Никто другой его бы не заметил, но Кейли оно поведало о многом. Уош только что включил автопилот. На первом этапе полета, когда они только вырывались из гравитационного колодца планеты, он обычно вел «Серенити» довольно жестко и от восторга слишком сильно жал на педаль газа. А вот под управлением автопилота системы заработали более сдержанно, уменьшая скорость до оптимальной.

Кейли пошла за тряпкой, которой обычно вытирала руки.

По какой-то причине тряпки на крюке не оказалось.

– Ты ее ищешь, тыковка? – спросил Кейли отец, протягивая ей кусок ткани.

– Спасибо, папа. – Кейли взяла тряпку и принялась стирать с себя смазку.

– Если немного запачкалась, не страшно. Посмотри на меня. – Ее отец выставил вперед ладони и растопырил пальцы. Руки были грязные, особенно под ногтями и на сгибах пальцев, с многочисленными мозолями и шрамами, со следами ожогов от коротких замыканий, с рубцами, которые оставили соскользнувшие гаечные ключи и ударивший мимо цели молоток. У одного из больших пальцев не хватало кончика: во время ремонта катера на воздушной подушке «Отри-Маккри 8» повело силовую стойку, и крышка смотрового порта в моторном отсеке прищемила отцу руку. Кейли, которой тогда было три года, услышала, как он кричит от боли, хотя отец находился в мастерской, а Кейли в доме. Кроме того, это был первый и последний раз, когда отец Кейли выругался при ней.

– Вот это, – сказал Алоизий Фрай, – руки механика, символ нашей профессии. Ими нужно гордиться. Покажи мне свои руки, Кейли.

Кейли выполнила его просьбу.

– Ага, – сказал он и, схватив ее за руки, несколько раз перевернул – ладони вверх, ладони вниз. – Да, почти. Еще несколько лет, и они станут такими же красивыми, как и мои.

– Алоизий, – с укоризной сказала мать Кейли. – Почему тебе нравится, что наша дочь себя калечит? Посмотри на нее – на ее волосы, на ее улыбку. Она – красавица, а ты хочешь, чтобы ее руки стали грубыми, как у рабочего?

– Мама… – запротестовала Кейли.

– Нет, – отрезала Джемайма Фрай, и ее глаза сурово блеснули. – Девочка, ты должна думать о своих перспективах, о замужестве. Пусть твой папаша радуется тому, какой он чумазый и изувеченный. Он и его дружки, с которыми он сидит в баре «Ля Ру», любят хвастаться своей стойкостью и закаленностью, сравнивать свои порезы и синяки. «Вот это меня бык лягнул». «Вот это я плуг точил». «Да ладно, ерунда. Вот, взгляни: я вчера присвистнул вслед старухе Билли-Джека Трэвиса, и он меня вырубил». Ты – не такая, как они. Ты должна быть элегантной и женственной.

– Мама, я знаю, как быть элегантной и женственной. Видела бы ты меня на той шикарной пирушке на Персефоне. Я надела чудесное розовое платье и была там королевой бала. Мужики вокруг меня так и вились и постоянно приглашали танцевать.

Ее отец ласково посмотрел на нее, словно говоря: «Молодчина!».

– Но ведь в том-то и дело, Кейли, – холодно возразила ее мать. – Ты могла бы выйти замуж за любого. Но ты не молодеешь, и твоя юная свежесть потускнеет, если ты так и будешь носить комбинезон и заниматься грязной, опасной работой.

По-видимому, решив, что она изложила все аргументы, Джемайма Фрай отправилась обратно в дом, оставив Кейли и ее отца в мастерской.

Они пытались не смотреть друг другу в глаза, но не могли. Как только их взгляды встретились, Кейли и ее отец захихикали.

– Юная свежесть! – фыркнул он.

– Грязная работа! – со смехом воскликнула она.

– Кейли, не обращай внимания на мать, – сказал отец, когда они отсмеялись. – Она тебе добра желает, ведь ты – ее единственный ребенок. Все дело в том, что ты – девочка: будь ты мальчиком, она с радостью позволила бы тебе стать механиком. Твоя мама все равно любит тебя, но ее воспитали определенным образом, и она рассчитывает, что женщины должны вести себя соответственно ему. Наверное, ей хочется, чтобы ты больше походила на нее и меньше – на меня, и, скорее всего, она никогда не привыкнет к тому, какой ты стала. Ну, не важно. Поможешь мне починить эту коробку передач или как?

С этими словами Алоизий Фрай надел на лоб ремень с фонарем, лег на тележку и заехал на ней под одну из последних шестиколесных моделей «Хендри». Кейли взяла другую тележку и тоже забралась под этот фургон. На цементном полу мастерской лужицы пролитого топлива смешивались со смазкой.

– Я знаю, теперь твоя тема – космические корабли, – сказал отец, – но земной транспорт может быть столь же сложным и не менее интересным.

– Уж я-то знаю, – ответила Кейли. – У нас на «Серенити» есть байк «Мул». Предыдущий пришлось… списать после несчастного случая.

Списать? Точнее, привязать топливный бак к передку и направить его прямо на подручных Аделая Нишки. Они открыли по нему огонь и погибли, когда он взорвался. Но эти сведения не принесли бы ее отцу ничего, кроме печали.

– Новый половину времени работал как часы, – продолжала она, – а другую половину – как самая своенравная куча гоу ши в мире.

– Назвали «Мулом», вот он и ведет себя как мул. – Ее отец начал отвинчивать коробку передач. – Тебе нравилось на том корабле, да?

– Ага, нравилось.

– Ты запнулась. Значит, не все было гладко, а?

– Врать не буду, поначалу все было блестяще. Но потом, когда Инара и пастырь Бук ушли, мы сбились с пути. Мэл сильно озлобился. Ему словно стало на все плевать – и прежде всего на самого себя. Бук был нашим голосом разума, а Инара – нашим центром. Мы постепенно отдалялись друг от друга, и ничто не могло это остановить.

– А тот молодой человек, который тебе нравился – Саймон, да? Что с ним?

Кейли задумалась.

– Он не смог измениться. Воспитание сделало его таким… накрахмаленным.

– То есть в этом отношении он немного похож на твою маму.

– Да, слегка. Я знаю, что он был ко мне неравнодушен. Если бы он смог рассказать о своих чувствах, тогда, возможно, это к чему-нибудь привело.

– Жаль. И все-таки ты снова здесь, в Новой Вирджинии, в родном Танкертоне – «Жемчужине Прибрежного штата». Все остальное в прошлом. Ты живешь здесь и сейчас.

– Да. Я рада, что вернулась.

– Я тоже рад, тыковка, – сказал ее отец. – Так, видишь гнездо слева? Мне понадобится трещоточный ключ, рукоятка-удлинитель и торцовый ключ на полтора дюйма.

Кейли передала ему инструменты, и он принялся откручивать болт.

– Если этот Саймон такой умный, как ты говоришь, – продолжал Алоизий Фрай, с кряхтением откручивая непокорный болт, – он бы понял, какое ты сокровище. Бывают парни, которым нужно все разжевывать. Нельзя быть ненавязчивой, просто сидеть на одном месте и надеяться на удачу. Но нельзя и действовать слишком бесцеремонно – некоторых парней это отпугивает. Мы с твоей мамой познакомились в Патриксберге на вечеринке с чаем и танцами, и она ясно дала понять, что положила на меня глаз. Может, она и традиционная, но в решительности ей не откажешь. И вот в чем штука: мне казалось, что это я за ней бегаю. Я приглашал ее на свидания, делал все, что подобает мужчине, когда он ухаживает за женщиной, однако именно твоя мать находила способы «случайно» встретить меня на улице или в продуктовом магазине; именно она уговорила своего папочку отправить их сельскохозяйственную технику мне, а не ремонтировать ее в гараже старого Эрнеста Макмюррея на Ларкхилл-роуд, как он делал уже много лет. Нам с тобой прекрасно известно, что она хитроумна – как и все женщины. Ты, Кейли, тоже выглядишь милой и невинной, но в душе ты – ловкий манипулятор. Скоро появится другой Саймон, и тогда ты будешь знать, как с ним обращаться.