Ольга Ворон - Ангелы: Анабазис

Он был Дождём. Старым худосочным ливнем, целеустремлённо шагающим по травам и камням тонкими ногами, словно землемер. Иногда забывающим, куда шёл, и долго топчущимся на месте, превращая мир в болотце. Дождём-растеряхой, рассеянно путающим растения и зверей, и поливающим и тех и других, с надеждой на быстрый рост и благодарное благоухание. Дождём-бродягой, который мог позволить себе шляться, где вздумается…

Он был старым Тэра, на последнем своём шаге в темноту не несущим на плечах груза стыда. Только сожаление, что сердце, так ровно горящее и трудолюбиво стучащее всю жизнь, отказало именно тогда, когда его рука надобилась для защиты и боя. Но, себе он мог признаться, смерть в бою оказалась легче и ценней, чем могла бы…

Он был Мотыльком. Мотыльком, летящим к свече. К огромному белому шару сплошного света, в котором сгореть — значит возродиться в следующей жизни обновлённым, чистым, лишённым оков трёх измерений. Мотыльком, который опасался только одного — что страшная птица окажется проворнее, найдя его хрупкое тело до того, как его примет шар сплошного света…

Он был Магурой. Любящей и нежной девочкой, ещё не вошедшей в пору зрелости тела и ума. Восхищённой до трепета не вполне окрепших крылышек от выпавшей ей участи быть рядом с Королевой, пронизывающей светом любви одним своим присутствием. Ловить её взоры, направленные, как казалось, в самую глубину естества, и чувствовать, как нутро переполняет жаркой лавой наслаждения…

Он был Братом. Братом, смотрящим в чёрное небо над фиолетовым пиком и жаждущим разглядеть звёзды. Братом, чьё сердце бешено колотилось, и в этой бьющейся метрономом вселенной не оставалось места окрику-предостережению. Звёзды так близки, что протяни руку, и они сядут на ладонь. И можно уже никогда не ходить по земле, если звёздная паутина ляжет под ноги забытыми картами улетевших ангелов…

Он был Командиром.

Пресветлым.

Другом.

Мужем.

Братом.

Он был Михаилом Медведевым.

Он был…

Он есть.

Михаил открыл глаза и тут же зажмурился. Но и краткого взгляда хватило, чтобы понять, что солнечный луч, разбудивший теплом на веках, пригрезился. Неба не было. Только серый каменный свод, под которым носились разноцветными стайками ручные «солнышки» стерв. Словно воздушные шарики, отпущенные неловким торговцем.

— Как себя ощущаешь?

Облизывая губы, Михаил задумался — и вправду, как? Тело ныло, и, отказываясь служить, казалось живым фаршем, набитым в оболочку теста. Вспомнив последнее мгновение перед потерей сознания, потянулся руками к ключице. Ладонь остерегающе схватили, прижали к груди:

— Не береди. Ещё не затянулась.

Расслабившись, Михаил снова облизал губы. Всё-таки рана была реальностью. А значит, и смерть тоже. Вспомнив Феникса, Михаил настороженно прислушался к себе. Признаков безумства после воскрешения не заметил, но это не успокоило — мало ли на каком по счёту оживлении даёт о себе знать возникающая «дурка»! «Впрочем, — усмехнулся он, — Это не имеет значения. Сколько бы ни воскрешали, однажды придётся остановиться. Отец, склонный к суициду, — не только кандидат в безумцы, но и плохой генетический материал. Они будут Зуброва до скончания веков помнить!».

— Как он?

Знакомый колокольчик заставил встряхнуться. Михаил совладал с телом и открыл глаза. Стратим рядом не было. Склонившийся над ним старик уверенными пальцами пробежал по его лбу, вискам, шее и ободряюще улыбнулся в пустоту:

— Угрозы жизни нет.

— Кто вы? — настороженно спросил Михаил, разглядывая сухое морщинистое лицо, окружённое волнами седых волос.

— Елисей.

— Вы — человек?

— Гм… Странный вопрос! — старец оторопело почесал нос, — А могу быть кем-то иным?

— Тэра, например…

— А есть разница? — с лукавой улыбкой поинтересовался Елисей.

Михаил устало усмехнулся и покачал головой. Разницы не было. Стервы, тэра, люди, деревья, звёзды, звери, птицы, ангелы… Обняв мир одной кончиной, он увидел, что всё состоит из паутины предельных смыслов — жизни и смерти, солёно замешенных на любви. Он был центром её вселенной. Был им не за что-то, не потому что являл особенность или раздавал авансы, а просто так. Каждый, кто шёл рядом, прикрывал его, дарил надежду и надёжность, оставаясь рядом, делал это не за его поступки или высокоценный рассудок, не за что-то, а для чего-то. Для того, чтобы сидящий под грудиной маленький незримый жёлудь, чьё тихое потрескивание они слышали, смог однажды раскрыться, пропустив росток. Они держали его в клетке защиты и понимания, направляя и влияя напрямую и косвенно, правдой и ложью, ничего не требуя взамен, и даже не будучи уверены в успешности своего труда. Так пахарь разбрасывает зёрна, не зная, какая земля их примет — каменистая сушь или плодородная почва.

Приподнялся на локте, огляделся. Спины, ноги, вооружённые руки… Словно и сама судьба оберегала, из раза в раз располагая в тесном защитном кругу. Пока крутил головой, подошёл неизвестный, от которого веяло силой ничуть не меньше, чем раньше от Яромира. Силой и опасностью, хотя он единственный не носил ни меча, ни автомата. Зрелый, мощный, тугой, как клубок стянутых жгутов, удерживаемых невидимой рукой — отпустит, и развернуться во весь зал, хлеща и сминая. Воин склонился, внимательно разглядывая Медведева. Тот, не смотря на своё горизонтальное положение, бесшабашно ответил уверенно-смешливым взглядом. Теперь он уже мог себе это позволить. Незнакомец кивнул, будто принимая что-то недосказанное, и представился:

— Стоян Тихий, Ведущий «мечей» Ростислава-Сокола.

— Рад, — коротко ответил Михаил. — Откуда вы здесь? Все же порталы перекрыты!

— Мы — оттуда, — Стоян головой указал на вход с развороченной стеной. — Юрий-Чудотворец пробил новый туннель. Всего в полутора километрах от Гнезда. Дошли быстро…

— Что тут происходит?

— Происходит не-пойми-что. В самом разгаре. Если поднимешься сейчас, то ничего не упустишь.

Михаил не стал медлить. Перевернулся на бок, на живот, подтянул под себя ноги, начал разгибаться. Стоян с интересом наблюдал за его слабыми ещё движениями, однако помогать не спешил. Михаил поднялся, под полный вздох ощутил, как жаром заполняет грудную клетку. Прислушался к себе — очаг пылал, опаляя рёбра, но кашель так и не появился.

Огромный тронный зал оказался заполнен почти до отказа. Ближе всего находились «мечи». Тэра держали оборону вокруг оставшихся в живых людей и нескольких тел, которые, видимо, успели принести в кольцо. Это радовало. Оставлять своих мёртвых врагам — бесчестье равное трусости. Дальше, возле тронной пирамиды, оказавшейся монолитом чёрного камня, находились стервы, — рядовые и старшие. Ряды магур, Сиринов, Алконостов. Стратим стояла с поникшей головой на первой ступени пирамиды в окружении двух сестёр, равных ей, но одетых в красные одежды, облегающие фигуры. За ними высились тощие мумии горгоний. И выше, возле опрокинутого трона… Кинув взгляд, Михаил прикусил губу — отвести глаза не нашлось сил.