Николай Андреев - Дорога в Лефер

Вдаваться в подробности ему не хотелось.

— Война… — протянул многозначительно, с пониманием, хозяин и отошёл в сторонку, давай дорогу наёмникам. — Ну чего встали-то? Проходи! Сейчас и лошадёнок распряжём, намаялись небось!

Свет упал на лицо хозяина, давая возможность рассмотреть это морщинистое, широкое, но совсем не открытое, а полное скрытности и загадок хранилище дверей в душу человека — тёмных глаз. Что-то мелькнуло в памяти Олафа. Будто бы он уже когда-то видел этого человека. Только он был в ту пору моложе… и в ином положении, что ли. Во всяком случае, Везучему облик содержателя странноприимного дома казался знакомым, но обстановка и даже одежда с этим образом совершенно не вязались с образом.

Олаф мысленно махнул рукой. Ну кажется знакомым, и что? Мало ли людей он повидал на своём веку? Иных в живых нет, это да, но многие ведь дожили до седин! Хотя в кругу знакомых Везучего последних оказалось меньшинство…

Ричард шёл, слегка пошатываясь. От помощи и Олафа, и Рагмара он отказался, решив пройти хотя бы пару шагов самостоятельно. Ему не впервой было бороться. Почему? Потому что… Потому что надо было бороться, и точка! И приходилось каждый раз заново начинать эту войну.

Мама… Папа… Крики… Учитель… Нет, учитель уходил молча. Только взгляд… Ричард должен был помочь! Должен был придти раньше, хотя бы на мгновенье! Хотя бы на горсточку времени раньше! Он бы смог! Ничего он не может…

Магус схватился руками за голову. Олаф было шагнул к нему, но Магус резким кивком остановил командира. Нет. Он сам. Он всё сделает сам.

Рагмар распахнул дверь странноприимного дома — и тут же на наёмников пахнуло похлёбкой, жарящимся на вертеле мясом и пивом. Да-да! Самым что ни на есть вкусным мясом! Оно сочилось жиром на вертеле над ярко и жарко пылавшим огнём. Дрова весело трещали, разбрасываясь искорками, и пламенные копья и мечи шли в бой на баранью ногу.

А у самого камина, спиной к двери, сидел настоящий великан. Плечи его были подобно горам, а шея издалека и в темноте сошла бы за добрый и пузатый пивной бочонок.

Самые смутные сомнения начали терзать Олафа — но они развеялись, стоило только жадно схватившемуся за горные хребты пивных кружек и долину тарелок повернуться на звук открывавшейся двери.

Равнина была гладкой, как макушка лысого старца, и такой же серой. Изредка то тут, то там пробивались из земли капельки зелёного цвета: кустарники и травы. Говорят, что эта земля не родила, потому что была напоена кровью и смертью вот уже тысячу лет. А каждое десятилетие, а так и каждый год, приносили всё новые и новые «удобрения». Вот и сейчас, под одобрительные крики воронья, одно воинство добавило другое.

Колесничие Альбы кружили около высокого холма, выпиравшего подобно шишке на лысой голове. То была единственная возвышенность на много лиг окрест, а потому именно здесь воинства тех городов, где то было принято, посвящали воинов в рыцари. Иные же готовили совершенн особые обряды, в которые никто уже давным-давно не верил. Никто, кроме жителей Альбы.

На самой вершине холма возвышался человек в некогда белом, а теперь кроваво-сером одеянии. Голова его, ещё утром покрытая венком из луговых трав и листьев священного древа, мерно покачивалась в такт ударам мечей о щиты. То воины, лучшие воины Альбы, чья честь ценилась в сотню коров, двести баранов и пять южных скакунов, призывали богов обратить свой лик на место славной битвы.

Человек, стоявший в центре, кивнул, — и, кажется, даже за мгновение до того воины почтительно замерли. Он улыбнулся. Он всегда улыбался, вдыхая запах победы, ароматы сечи и нотки вражьего ужаса. Сегодня воздух оказался особенно сладостен и пьянил, пьянил его до умопомрачения. Улыбка стала ещё шире, а в глазах, невероятно глубоких голубых глазах показался золотистый отблеск. Он различил — где-то на самой границе между мирами — шелест шагов, невероятно далёких шагов, двигавших мириады миров священным, единственно правильным и праведным путём.

Человек одобрительно кивнул. Они пришли, чтобы отблагодарить тех, кто убивал врагов с их именами на устах, тех, кто оберегал веру в них кровью.

— Предстань! — воздел человек в некогда белом одеянии свою десницу.

Низко нависавшие облака разомкнулись, словно бы испугавшись чего-то. Солнце ярко засияло высоко-высоко над их головами, и луч света озарил вершину холма.

Небо сочеталось с землёю, наполняя всё вокруг потрескиванием застывшего грома. Ему нравилось это ощущение, эта вспышка, проникавшая в самую душу и дарившая невероятное счастье и необоримый светоч.

— Предстань! — звук его голоса покрывалом накрыл землю, и все, кто стоял сейчас на поле боя, и кто умирал, и те, чьи души ещё не успели ещё отделиться от тела, услышали призыв, не терпящий промедления.

— Предстань! — облака затрепетали, убоявшись мощи, сокрытой в том голосе.

И тот, к кому взывал человек в прежде белых одеяниях, наконец-то пришёл. Сперва кольцо из воинов пошло дрожью, и напротив нежившегося в лучах солнца человека возникла брешь, а потом в образовавшийся проём вступил…

На Олафа уставился своими глазами-озёрами странный человек, укутавшийся в тёмно-зелёный плащ. Стол перед ним был заставлен бесчисленными (хотя, судя по полу, бесчисленность эта значительно уменьшилась за последнее время). Рот, раскрытый, застыл… Но меньше чем через мгновенье пришёл в движенье от радостного возгласа:

— Живые! Стража пустила ко мне живых! Не только с Анку суждено мне повидаться напоследок!

Он распростёр руки, и Олафу показалось, что это кроны деревьев разошлись в самом дремучем лесу, чтобы явить свет от десятка сальных свечей и отблески пылавшего в камне огня.

Объятия этого человека были шире небесного окоёма, да только вот они пришлись не по вкусу наёмникам. Олаф и Рагмар, не сговариваясь и даже не переглядываясь.

Тень чего-то страшного и странного залегла на лице высокого человека в длинной кольчуге. Волосы его были зачёсаны назад, и были похожи на двадцать шнуров. Да-да, именно шнуров, столь толстыми были они. А цвет! У кончиков они были чёрными как смоль, посередине — рыжими, а у кончиков белыми как парное молоко.

В глазах же…

В глазах было пять зрачков: три в правом и два в левом, и все — разного цвета. Зрачки те были меньше, чем у обычного человека, и занимали почти всю ширину глаз, отчего белки были едва заметны.

Лицо же, прежде, кажется, загорелое, теперь было бледным как у почившей от чрезмерного желания стань тонкобёдрой девы.

Олаф моргнул. Странный человек ответил тем же.

Недоверчиво прищурившись, Счастливчик прошептал, точно боясь ошибиться: