Дарёна Хэйл - Девочка с самокатом [litres]

– О чём? – спрашивает Вик прямо в ухо, но его голос звучит вовсе не оглушительно громко. Наоборот, совсем слабо, почти еле слышно.

Они ковыляют по пустынному переулку, где невысокие дома щерятся в их сторону выбитыми зубьями окон, и Вик всё такой же высокий и тощий, но Эмбер никогда не подумала бы, что он настолько тяжёлый.

– Ни о чём. – Она стискивает зубы, и за секунду до того, как Вик снова откроет рот, понимает: если они действительно были друзьями, он всё поймёт и без слов.

И он действительно понимает.

Он задаёт ей всего один вопрос.

– Где Калани?

В самую точку.

Эмбер вздрагивает и едва не запинается о неровную выбоину, но тут же выпрямляется, выравнивая свой шаг.

– Его укусили, – отвечает она, поражаясь тому, как сухо и безжизненно звучит её собственный голос.

Вик шумно сглатывает.

– Дерьмо. Мне очень жаль. Он был…

– Я знаю.

Больше они ничего не говорят. Вику, наверное, и этот короткий диалог дался с трудом, а у неё нет никакого желания разговаривать. Эмбер просто не знает, о чём. Всё самое главное они друг другу уже сообщили: у мотоцикла отказали тормоза, у Вика болит решительно всё, Лисса, судя по всему, не то чтобы благородно взяла погоню на себя, а скорее просто уехала, бросив Вика умирать прямо на улице, Калани больше нет (точнее, всё ещё есть, но он уже не Калани), им нужно идти.

Им нужно идти и одновременно – быть осторожными, потому что уезжать от зомби им не на чем, а убегать слишком больно и медленно. На крайний случай, на случай драки у них на двоих есть целая одна-единственная ножка от кухонной табуретки. Бессилие, вот что Эмбер чувствует при одной мысли о возможной погоне, и от ощущения собственного бессилия хочется рычать и бить в стены домов кулаками.

Она не рычит, конечно. Они с Виком и так производят достаточно шума, рычание было бы лишним. К тому же Эмбер изо всех сил прислушивается к тому, что происходит вокруг, стараясь не пропустить появления зомби. Она постоянно настороже, и это выматывает едва ли не больше, чем боль застарелой травмы в ноге и каменная, по-настоящему каменная рука Вика, лежащая на плечах и тянущая к земле.

Когда из-за очередного поворота Эмбер слышится подозрительный гул, она решает не рисковать. Запихнув Вика за двери первого попавшегося магазина, она осторожно крадётся к углу ближайшего дома и, выглянув из-за него, тут же отшатывается. Это действительно зомби. Их несколько, но точное количество подсчитать она, конечно, не успевает. Она вообще старается не смотреть: даже встреча с Максом произвела на неё кошмарное впечатление; что будет, если она когда-нибудь увидит другого Калани…

Стараясь идти как можно быстрее и как можно бесшумнее одновременно, Эмбер возвращается к магазину. У неё получается закрыть за собой стеклянную дверь так, чтобы та даже не звякнула, а дальше наступает растерянность: Вика среди тёмных прилавков не видно, и стоит лишь подумать, что с ним что-то случилось, как сердце начинает колотиться как сумасшедшее.

– Эй, – зовёт она, приглушив голос.

Тишина.

Здесь так пыльно, что хочется чихать, и Эмбер прижимает указательный палец к участку между носом и верхней губой. Это всегда помогает. Когда глаза немного привыкают к темноте, она пытливо оглядывается по сторонам, изучая каждый уголок и каждый стенд, каждую тумбу и каждую полку.

Магазин мелочёвки, вот куда она попала. Какие-то сувениры – местами разбитые, местами просто потемневшие от времени, старинные шкатулки, которые давным-давно наверняка были музыкальными. Резные рамки для фотографий, превратившиеся в труху бумажные фигурки… Подарки на любой вкус.

Подарки, которые в мёртвом городе просто некому подарить.

Эмбер проводит пальцами по пыльной столешнице и замечает на одном из прилавков отпечаток ладони. Не чёткий, какими были их с Калани отпечатки в театре, а смазанный, оставленный в очевидном движении, больше того – в очевидной попытке ухватиться за что-то и не упасть.

Теперь, когда она знает, что именно нужно искать, заметить остальные отпечатки становится очень легко. Она следует за ними, зачем-то повторяя очертания каждого, накрывая его сверху своею ладонью.

Вик обнаруживается на половине пути к дальней стене: он сидит на полу, привалившись спиной к высокому стенду, и улыбается. Сквозь лопнувшую корочку на нижней губе проступают капельки крови.

– Привет, – говорит он. То ли передразнивает Эмбер, то ли так шутит. Играет в прятки. Пытается поднять ей настроение.

– Это не смешно, – шёпотом отвечает Эмбер. – Совсем.

Не будь рядом живых мертвецов, она говорила бы громче. Она бы, возможно, даже кричала, потому что стоять посреди заброшенного магазина и думать, что Вика здесь нет, было невыносимо. По-настоящему. Настолько невыносимо, что она даже не смогла бы в это поверить какие-нибудь сутки назад.

Кто бы вообще мог подумать, что ей будет так страшно на секунду поверить, будто бы она фактически потеряла человека, которого четыре года назад уже потеряла теоретически.

Опустившись на пол напротив Вика, она складывает руки на коленях и сплетает дрожащие пальцы в замок.

– Не делай так больше.

Вик оказывается неожиданно покладистым.

– Не буду, – кивает он, и его голова мотается чуть сильнее, чем нужно. Вряд ли он в силах себя контролировать.

«Просто не смогу», – звучит в этом движении его недосказанное. Он даже до дальней стены не смог добраться самостоятельно, свалился на середине дороги. В магазине пыльные не только стеллажи и витрины, толстым слоем времени покрыты не только прилавки, но и пол, и то, что Эмбер видит по следам на этом полу, говорит о неловком падении. О том, что у человека, который подволакивал левую ногу, обеими руками опираясь на всё, на что только мог опереться, в конце концов закончились силы – и он кулём рухнул на пол.

Она не слышала этого, потому что слушала зомби. Остаётся только надеяться, что они тоже были заняты сами собой.

Их визги раздаются где-то рядом, и это непередаваемо жутко. По спине Эмбер стекает холодная струйка. Она передёргивает плечами и шёпотом спрашивает, чтобы хоть как-то отвлечься:

– Почему Лисса уехала?

Вик только скалится. Ему, похоже, смешно.

Этот смех, пожалуй, из той же серии, что и их последние силы. Это смех, которым смеются у последней черты, когда плакать и надеяться уже бесполезно, остаётся только хохотать в лицо всему, что на тебя наступает.

– О, ты не знаешь Лиссу, – говорит он, и его голос контрастирует с его же смехом. Голос Вика звучит так, словно он вовсе не чувствует боли, будто ничего особенного не происходит и они сидят не в заброшенном магазинчике, за дверью которого бродят мертвецы, а в уютной и, главное, безопасной гостиной. Возможно, с бокалом вина. – Какой ей теперь от меня толк?