Андрей Васильев - «Золото мертвых»

— Марина Леонидовна, хорошая моя, не переживайте. — К разговору подключился Вагнер, который, судя по всему, тоже стоял за дверями той палаты, в которой я лежал. — Мы первым делом взяли у мальчика кровь на анализ, в том числе проверили и на запрещенные препараты, у нас такой регламент. Он абсолютно чист. Вообще анализ отличный, вот, посмотрите сами. Лейкоциты в норме, сахар тоже…

— Но обморок? — упорствовала мама. — Да еще такой длительный! И потом, Карл Августович, вот эта «определенная усталость». Вы что имели в виду?

— Видите ли… — Шлюндт сделал паузу, и я весьма явственно представил, какое именно выражение лица у него появилось в данный момент. Опять он что — то задумал. — Это не мое дело, причем совершенно, но… Как я сказал вам ранее, мы с Валерием в определенном роде коллеги, если точнее, я консультирую его по некоторым рабочим моментам. Архивисты и антиквары — это две стороны одной монеты, мы служим прошлому. Так вот, я настолько застрял в этом прошлом, что полностью лишил себя будущего. Нет у меня ни жены, ни детей, ни, само собой, внуков. И я, признаюсь, очень привязался к вашему сыну. По — стариковски привязался, без каких — либо иных моментов. Надеюсь, вы понимаете, о чем я?

— Ну конечно же, господи, — подтвердила мама. — И все же — что вы имели в виду?

— Марина Леонидовна, это не мои тайны, это слишком личное, — уклончиво ответил этот хитрец. — Может, лучше вы сами поговорите с мальчиком, когда он проснется?

— Этот мальчик и в детстве был не слишком со мной откровенен, — заметила мама. — А уж теперь — то… Рассказывайте!

— Валерий чересчур близко сошелся с одной девицей, — помявшись, и как бы неохотно поведал ей антиквар. — Нет — нет, это вполне пристойная особа, и весьма привлекательная к тому же. Состоятельная, к слову, у нее свой… Э — э—э… Как же это? Салон красоты. Да. Престижный, модный, в центре города, на «Белорусской». Но при всем этом она не лучшим образом влияет на мальчика. Иногда мне кажется, что она зачем — то привязывает его к себе незримыми цепями, постоянно играя на его чувствах. Валерий внешне всегда невозмутим и уверен в себе, внешне он эдакий Зигфрид, просто — таки потомок Нибелунгов, но душа — то у него тонкая, можно сказать артистическая, сиречь — уязвимая. Вам ли этого не знать?

— Хотя бы не наркотики, — немного растерянно пробормотала мама. — Ох, Карл Августович, знали бы вы, как же тяжело со взрослыми детьми!

— Увы, не знаю! — в голосе антиквара зазвенела хрустальная слеза. — И рад бы, но не ведаю. Потому и принимаю все радости и беды Валерия близко к сердцу, уж извините меня за такую прямоту!

— Это вы меня простите! — купилась на его уловку мама. — Я вся на нервах, вот и несу всякую чушь.

Дверь еле слышно скрипнула, кто — то заглянул в палату, я немедленно закрыл глаза.

— А как зовут эту девицу? — как бы между прочим поинтересовалась у антиквара мама, прикрывая дверь обратно.

— Стелла, — охотно отозвался Шлюндт. — Стелла Воронецкая.

— И имя — то какое. — Я словно увидел, как мама забавно поморщилась. — Стелла! Тоже мне… Волшебница Розовой Страны.

— А? — мигом насторожился антиквар. — Почему волшебница? Никакая она не волшебница. Я же говорю — она салоном красоты владеет!

— Это из Волкова, — пояснила ему мама. — Помните «Волшебника Изумрудного города»? Валера очень любил в детстве эту книжку.

— А, сказка, — успокоился Карл Августович. — Ну да, ну да… У меня, кстати, визитка этой особы где — то была… Сейчас… Да вот она, держите.

Ну, старый хрыч, вот это ты зря устроил. Не стоит, вооружившись только молотком, пробовать разобрать атомную бомбу. И сейчас речь идет не обо мне.

— Спасибо, — поблагодарила его мама. — И за заботу, и за то, что за моим сыном присматриваете. Он совсем от дома отбился, и это, конечно, очень плохо. Я надеялась, что перебесится, повзрослеет, поймет, что семья — это главное, но… Пока никак. Наша вина в этом есть, я не спорю, но надо же уметь прощать.

— Да мне в радость эти хлопоты, — на этот раз, как мне показалось, абсолютно искренне сказал старик. — Я рядом с ним молодею, а это, знаете ли… Вот что я думаю, Марина Леонидовна, а пойдемте — ка выпьем кофейку. Петр Францевич, обеспечишь?

— Конечно, — отозвался владелец клиники. — Светочка! Проводи гостей в мой кабинет и подай им кофе! А я задержусь, пойду посмотрю, как там мой пациент.

— Ох! — всхлипнула мама.

— Это терминология, — успокаивающе проворковал Шлюндт. — Пойдемте, пойдемте.

Они ушли, а Вагнер вошел в палату, где его уже поджидал я.

— Петр Францевич, кому пришла в голову идея позвать сюда мою маму? — поинтересовался у него я, спрыгивая с кровати и быстренько блокируя своим телом вход таким образом, чтобы мой собеседник палату не покинул. — И не надо звать медсестер, чтобы те померяли мне давление. С ним все в порядке.

— Карл Августович сказал, что это надо непременно сделать, — ответил мне Вагнер, а после пальцем оттянул мне веко, что — то пытаясь под ним увидеть. — Голова не кружится?

— Кружится, — не стал скрывать я. — И болит! Как голос мамы услышал, так сразу это все и началось! Откуда вы только телефон ее взяли? Хотя о чем я, в моей же трубке, конечно.

— Валера, мы приличное учреждение, — как мне показалось, обиделся на данные слова врач. — Никто в ваш девайс и не подумал бы залезать, вы что? Это вторжение в частную жизнь, подсудное дело. Просто у нас тут никогда ничего никуда не пропадает, все хранится в регистратуре или архиве, в том числе и телефон вашей матушки. Она тут лечилась, вас лечить привозила, само собой, все данные были внесены в карту. Ну а номера люди за тридцать меняют крайне редко. Господин Шлюндт предложил сообщить ей о том, что вы потеряли сознание, я счел это рациональным. Вы юноша из хорошей семьи, наш пациент, разве я мог поступить иначе?

— Можно было мне под нос нашатырь сунуть, — отозвался я. — Пара вдохов — и мы снова вместе, все трое. Даже четверо, если считать того господина, который не в себе.

— Пробовали, — заверил меня врач. — Нулевой эффект. А если вспомнить, как вас корежило… Хотя нет, даже вспоминать не желаю, я чуть не поседел, подумал, что мы тогда эпилепсию у вас просмотрели. Я уже успел вашу карту поднять, результаты диспансеризаций просмотреть и педиатру по этому поводу выговор сделать. Как результат — вы без чувств, приходить в себя не желаете, а время идет. Само собой…

— Все, можно не продолжать, — остановил я Вагнера. — Извините, Петр Францевич, вы действовали абсолютно верно. Я и сам на вашем месте так поступил бы. Просто у меня с родителями не очень простые отношения…

— Молодость, — покивал он. — Пора бунтарства и нонконформизма. Сам был таким, понимаю.