Юрий Никитин - 2039 [litres]

Я подобрался, торопливо собирая в кулак все мысли и чувства, директор часто указывал на мою несобранность, постарался расположить лицевые мускулы так, чтобы выглядеть серьезным и значительным.

– То-то сейчас о нем подумал. Хотя мы недавно говорили…

– Что-то изменилось, – успела сказать она в сотую долю секунды по мыслесвязи, – или он на основании того разговора принял какое-то решение…

Она не закончила, по ту сторону рамки экрана возникло лицо Скурлатского, усталое, в глубоких складках и морщинах, как печать долгой и плодотворной жизни, где взлеты и падения, но без провалов, и вот теперь он, как все видавший Гильгамеш, смотрит мудро и с пониманием, бодрым видом ни его не обманешь, ни он меня.

– Добрый день, Макар Афанасьевич, – сказал я льстиво. – Хорошо выглядите. А то у нас прошел слух, что приболели…

Он проговорил надтреснутым голосом:

– Я не приболел, а заболел. Вечером кладут в стационар на обследование. Надеюсь, пробуду недолго.

– А как мы надеемся!

Он даже не повел бровью в ответ на мою откровенную лесть, сказал мрачно:

– Все же оставлю ряд распоряжений… Хотя нет, только одно, но весьма…

– Я весь внимание, – ответил я с настороженностью в голосе и одновременно почтительностью. – Слушаю и повинуюсь, как сказал визирь падишаху. Или султану.

Он бросил на меня недовольный взгляд, я подумал опасливо, не переигрываю ли, постарался выглядеть еще почтительнее.

– На время моей лежки в клинике, – продолжил он, – вся полнота власти в институте переходит в ваши руки, Гарольд Анатольевич!.. Напоминаю, временно! В отделе старшим остается Камнеломов, а я сейчас вот отдаю распоряжение, что также и ресурсы всего научно-исследовательского центра, который возглавляю, временно в вашем распоряжении… В том числе и лаборатории, где разрабатывают так ожидаемый вами чип нового поколения.

Я вздрогнул, директор тот еще стратег, пальцем не шевельнет без дальней цели.

– Надеюсь, – спросил я с тревогой, – обследование не продлится долго! Я не готов, вообще-то, возглавлять и руководить.

Он поморщился, голос прозвучал брюзгливо:

– В наше время даже неделя большой срок. Особенно в моем возрасте, когда накопилось много всякого, от камней в почках до тромбов в каждом сосуде и сосудике… В общем, с этой минуты мои обязанности исполняете вы. Временно, конечно, но все равно можете наломать дров, так что, пожалуйста, сдерживайте свои прекрасные и потому опасные порывы. Не навредите!.. И не привлекайте внимания.

– Буду сидеть тихо, – ответил я поспешно, – как самая мелкая мышка! Хвостиком не шевельну. Ни пискну!

Он милостиво кивнул, экран тут же погас. Я несколько мгновений пребывал в обалделости, наконец Сюзанна поинтересовалась осторожно:

– Какие-то указания будут?

– Почти никаких, – ответил я. – Разве что по мелочи.

Она поинтересовалась тихо:

– А если с директором что-то случится…

Она сделала намеренную паузу, умеет пользоваться интонациями, я ответил хмуро:

– Намекаешь на директорство? Исключено. Совет Академии Наук кандидатуру такой мелочи, как я, даже рассматривать не станет.

– А совет инвесторов?

– Те и вовсе… Поставят кого-то из своих генералов. А меня могут и вовсе вышибить за непочтительность к авторитетам… Так что давай воспользуемся временными возможностями, пока они есть. И будем молиться за скорейшее выздоровление Макара Афанасьевича.

– Молиться?

– Держать кулаки, – ответил я. – желать всеми фибрами!.. А пока поделикатнее сообщи по отделу о решении директора института. Упомяни, что я сам обалдел! И подчеркни, что это на самый короткий срок, у директора всего лишь плановое обследование.

Она сказала понимающим тоном:

– На самый короткий срок допустимо, хотя вне правил, а так его решение опротестовали бы… он все сделал в рамках, хотя и по самому краешку. Уже оповещаю…

Пока Сюзанна сообщала новость и растолковывала подробности, я размышлял, что директор, судя по его решениям, достаточно остро чувствует, как на мир надвигается большая и зловещая Тьма. Потому и передал мне власть, всячески подчеркивая для наблюдающих за нами органов, что это временно, всего на несколько дней.

Вряд ли рассчитал до мелочей, как именно распоряжусь возможностями, но понимает, что воспользуюсь примерно так, как хотел бы сделать он.

Ему труднее, да и на виду, уже публичная фигура, каждый шаг зрим и обсуждаем, так пусть лучше чешут языки, от какой болезни слег и что будут обследовать, а также какие болячки могут найти при его почтенном возрасте. Медики все еще хранят врачебные тайны пациентов, потому журналистам широкое поле для догадок.

Камнеломов, узнав о решении директора, побелел от ярости. Директорство – это уже не наука, он бы справился с руководством куда лучше меня. Ему сочувствовали, утешали, повторили несколько раз, что директор долго в больнице не пробудет, а затем все вернется на свои места.

Он все же некоторое время носился с идеей обжаловать такое странное решение, но Тютюнников и Влатис в один голос напомнили, что пока его претензии рассмотрят, директор выйдет из больницы и снова возьмет бразды правления в свои руки.

Но все же Камнеломов смотрит зло и ловит каждое слово на предмет, чтобы на заметку, а потом предъявить, как нарушение или превышение полномочий.

Я собрался с духом, директорствовать так директорствовать, вызвал к себе начальников отделов, включая и Сокола, хотя тот сейчас занят исключительно производством, а Шенгальцу и Карпову, как самым молодым, велел принести в мой кабинет добавочные стулья.

Сокол, хотя его лаборатория на другом конце гиперлупа, явился первым, бодро протянул руку в старинном жесте приветствия.

– Шеф? Мы уже слышали.

Ладонь крепкая и горячая, рукопожатие цепкое, проверяющее. Мы взглянули друг другу в глаза, я кивнул на расставленные перед столом стулья.

– Располагайтесь. Не думаю, что кто-то опоздает.

– По старинке? – поинтересовался он и сел в середине первого ряда. – Под Скурлатского косите?

– Он вершина, – ответил я дипломатически. – А-а, вот и остальные… Заходите, располагайтесь. Извините, что теряете такое драгоценнейшее время на встречу вживую, но уверяю, дальше будем только по видеосвязи!..

В кабинет входили один за другим руководители отделов и лабораторий, последним явился запыхавшийся Иванченко, но и он уложился в отведенное время.

– Влатис, – сказал я, – последние данные у вас. Что на сегодня?

– Даже на эту минуту, – ответил он бодро. – Мониторю вживую.

Он поднялся, взмахнул над поверхностью моего стола ладонью, но ничего не случилось, взглянул на меня с вопросом в глазах.

– Шеф?

– Позвалям, – ответил я милостиво.