Светлана Кузнецова - Дворец для рабов [litres]

Тим предпочел не отвечать. Во-первых, он не мог полагаться на силу собственного голоса, а во-вторых, попросту не хотел разговаривать. Он и отвернулся, рассматривая стену, лишь бы не видеть своего пленителя. По местами облупившейся темно-зеленой краске шла трещина, кажущаяся величественным деревом с ветвистой кроной и корнями. На суку, как ему и положено в сказках, сидел ворон, а под воображаемой землей свернулся змей.

Послышался скрип отодвигаемого кресла, затем – легкие быстрые шаги. Постель прогнулась под тяжестью Немчинова.

– Пей. – Тима грубо ухватили за подбородок, заставили обернуться, в губы ткнулось твердое горлышко фляги. – Давай-давай, тебе сейчас необходимо.

И хотелось вырваться, снова отвернуться, сказать что-нибудь пообиднее, да только жажда проснулась уж очень не вовремя. Парень, удобнее устроившись на подушке, перехватил флягу, и ту немедленно отдали.

– Сижу за решеткой в темнице сырой. Вскормленный в неволе орел молодой, – с ехидцей в голосе проговорил Немчинов, ожидая, пока Тим напьется.

Утолив жажду, тот отдал флягу и продолжил:

– Мой грустный товарищ, махая крылом, кровавую пищу клюет под окном.

Стихи убитого очень много лет… даже десятилетий назад поэта наполнялись странным смыслом в этой комнате. «Узника» Тим когда-то учил наизусть и за прошедшие года не забыл, однако слышать его из уст врага казалось невозможным. Наверное, оттого он и изменил себе, прервав объявленный бойкот.

– Мы вольные птицы; пора, брат, пора! Туда, где за тучей белеет гора, – перепрыгнув центральное четверостишие, продолжил цитировать Немчинов. Казалось, он ждал от Тима чего-то, только тот не понимал намеков. А может, и не имел посыл никакого тайного смысла: просто стихи, известные обоим. – Туда, где синеют морские края, туда, где гуляем лишь ветер… да я!.. – И без какого-либо перехода: – Матушка в детстве читала, Тимур?

– Я вообще-то ходил в класс, – возразил тот. Уж больно пренебрежительно прозвучал вопрос. И тут же замолчал: в поселке образование было на высоте, но предположить, будто московские метрополитеновцы изучали науки, не выходило. Тим сильно удивился бы, узнав, что дети маяковцев вообще умеют читать и писать.

– А вот и попался! – Немчинов рассмеялся, ударив себя по колену.

– Неужели? – спросил Тим и тотчас же прикусил губу, понимая, какую сказал глупость. Он ведь сам подтвердил, что прибыл из очень далеких мест и является в метрополитене чужаком.

– Теперь примешься строить из себя стойкого оловянного солдатика в стане врагов? – со смехом в голосе поинтересовался Немчинов.

Тим промолчал.

– Глупо. Через пять минут разговора с тобой становится ясно – пришелец, – теперь Немчинов говорил серьезно, подозрительно щурился. Проницательный, цепкий взгляд словно выворачивал наизнанку душу, ввинчивался в мозг. – Поначалу подозревал в тебе уроженца какой-нибудь дальней-дальней станции, у нас считающейся заброшенной, да пусть хотя бы «Университета».

– Может, я действительно оттуда? – заметил Тим.

– Да ладно! – Немчинов выдал широкую улыбку, продемонстрировав ровные белые зубы. – А перечисли-ка станции Сокольнической линии от твоего «Университета» до Кольца. Ты ведь их проходил, должен знать названия.

– А я поверху шел.

– Москву-реку переплыл? – участливо поинтересовался Немчинов. – Или пешочком: в обход по всему городу? Да ты у нас просто уникум, как я погляжу. Ну, давай, поведай мне маршрут.

– Улиц я не знаю, – буркнул Тим.

– Ты не названий, а Москвы не знаешь, поскольку никогда в ней не был, – возразил Немчинов. – Попроси я описать… а хотя бы как МГУ выглядит или «Лужники» – не скажешь. Ты и Кремль видел разве лишь на фотографиях.

– А вот и нет! – запротестовал Тим. – Видел своими глазами!

– Когда по поверхности сюда шел? – Немчинов – видно, для усиления эффекта – сначала приподнял одну бровь, затем другую, а потом поиграл ими. – А откуда любовался? С площадки храма Христа Спасителя, где раньше бассейн «Москва» был и всех любителей спорта радовал?

Тим на мгновение задумался, существует ли вообще такая площадка. Столицы он действительно не знал, а потому и ориентироваться в ней не мог. Ни к чему ему было изучать Москву, он и о ближайшем к поселку городке имел довольно смутное представление. Да и учителям в голову не пришло бы пичкать его столь бесполезными для жителя поселка сведениями. Немчинов ведь наверняка тоже карты Подмосковья в глаза не видел. Только вся проблема заключалась в том, что ганзеец находился на своей территории в отличие от плененного странника неведомо откуда.

– Бог с ним – с храмом, – не дождавшись ответа, сказал ганзеец. – Кремль мне опиши.

– С какой стати я должен вам доказывать?.. – начал было Тим, вздохнул и проговорил: – Темно-красная стена, островерхие башенки, белая церковь с золотыми куполами… – у Колодезова имелся шикарный сервиз, наверное, еще до катаклизма стоивший немало. Софья Викторовна – глава в шутку называл ее завбухгалтершей, – ведущая книги учета расходов и прибыли, каждый раз восхищалась изображением Кремля и его башен. На большом – сантиметров тридцать на двадцать – прямоугольном заварочном чайнике располагалась фотография с общим видом. А на каждой чашке – одно какое-нибудь строение. Дворец съездов, например. Свиблова башня и Спасская были высокими, круглыми, со звездами на зелено-бирюзовых маковках. Кутафья, небольшая и приземистая, казалась кружевной. Она с первого взгляда ассоциировалась с Кутанеей, учившейся с Тимом в одном классе, девчонкой смешливой, симпатичной, с задорными ямочками на пухлых щеках и серыми прозрачными глазами, на которые постоянно падала длинная, завивающаяся светло-русыми колечками челка. Еще Тим мог бы описать Набатную башню, царь-колокол и царь-пушку, однако вряд ли Немчинов поверил бы, будто Тим видел их воочию.

– И звезды, конечно же. Рубиновые, – задумчиво проговорил ганзеец.

– И они, – кивнул Тим.

Немчинов покачал головой.

– Любуйся ты на них в действительности, мы с тобой сейчас не разговаривали бы. Знаешь почему?

Тим вздохнул и опустил взгляд.

– Дрянь какая-то там завелась. Не знаю, какая уж тварь обитает в Кремле, или тот сам выродился в некоего монстра, но только на звезды ныне только суициднику смотреть впору. Осечек не бывает: всякий человек, взглянув даже мельком или краем глаза, мгновенно теряет волю и со всех ног бежит к Кремлю, влетает в распахнутые ворота и назад не возвращается.

Поверить было мудрено. Немчинов мог преспокойно врать, тем паче Тим не имел возможности проверить его слова. Вот только не водись волкодлаки возле поселка, в них тоже не поверили бы.

– Ну, так что делать станем, Тимур?..