Светлана Кузнецова - Дворец для рабов [litres]

– Я не удивлюсь, если решат вообще вычеркнуть из истории всю первую половину двадцатого века для… – ганзеец поискал походящую формулировку, – обеспечения общественного спокойствия и сбережения чувств участников репрессий.

– Разве в метрополитене остались такие долгожители? – удивился Тим. – По идее, после катаклизма срок человеческой жизни, наоборот, значительно уменьшился.

– У нас шутят: чем моложе полисовец, тем сильнее он проклинает Совок и Сталина. И не так страшен ГУЛАГ в исторических хрониках, как в памяти тех, кто знает о нем понаслышке. Полагаю, это тоже один из вывертов человеческих мозгов: придумывать врагов, а потом демонизировать и ненавидеть заочно. Нас вот тоже многие ненавидят.

– Поскольку процветаете в сравнении с другими станциями, – буркнул Тим и поймал на себе заинтересованный взгляд одного из конвоиров, которого мысленно называл Индейцем. Он был более хмурым, чем Таракан, и, как чудилось Тиму, слишком близко к сердцу принимал все, касающееся иных станций вообще и Красной Линии в частности. Похоже, он искренне недоумевал и не понимал, кого охраняет и с какой стати какому-то пленнику устроили экскурсию по Кольцу. И главное: почему тот, кому положено трястись от страха при одном лишь упоминании имени Олега Николаевича Немчинова, столь спокоен.

– Умеем устроиться в отличие от прочих, – поправил Немчинов. – А еще способны защитить и себя, и свои достижения. По нынешним временам подобное дорогого стоит. И замечу, с наших станций народ не удирает в поисках приключений на различные части тела, – последняя фраза прозвучала упреком, однако произнесена была с такой дружеской, участливой интонацией, что у Тима не сразу получилось рассердиться. – Так вот… по проекту тридцать восьмого года планировалось построить линию значительно дальше от центра, чем проложили впоследствии. Проект изменили лишь после начала Великой Отечественной: в сорок первом. Ну, что там? Скоро? – поинтересовался Немчинов у управляющего дрезиной машиниста.

– Уже гоню, Олег Николаевич, – отозвался тот, – скоро станция.

Дрезина качнулась, сильнее вдавив в спинки кресел пассажиров, сидящих по ее ходу.

Вечная темнота тоннеля разрывалась светильниками, расположенными через равные промежутки. Синие поезда наверняка проносились с гораздо большей скоростью, но и нынешняя впечатляла. Волосы трепал самый настоящий ветер, обдувал лицо, стремился откинуть голову назад. Иногда он резко налетал сбоку, вырываясь из ответвлений тоннеля. Однажды, глянув в одно из них, Тим вздрогнул: то ли действительно увидал отблеск хищных кроваво-красных глаз неведомого чудовища, то ли почудилось. Судя по широко расставленным зенкам, монстр был не просто крупным – гигантским.

А потом тоннель закончился, и Тима ослепило белым электрическим светом. Висящие под потолком светильники горели ярче, чем на предыдущих станциях, пуская в глаза отблески от чистого светлого мрамора. Когда Тим смежил веки, под ними разливалась легкая боль – сладковатая и, пожалуй, приятная. Он и не думал, будто настолько соскучился по действительно нормальному, а не приглушенному свету. Когда выйдет на поверхность, наверное, долго будет моргать и тереть глаза.

Светлый мрамор стен с желтыми прожилками, чистые полы, прохаживающиеся по перрону люди в добротной одежде. Много бойцов, но и гражданских немало. По-прежнему был слегка непривычен серый цвет камуфляжа вместо обычного зеленого. Впрочем, Тим теперь облачился в похожий – городской. Прежнюю одежду, запасы и оружие у него конфисковали. Больше всего было жаль ножа, но требовать возврата он, разумеется, не стал.

– «Курская», – назвал Немчинов.

– Впечатляет…

Сидящий по правую руку от Тима боец фыркнул. Видимо, ждал более бурного восторга.

– Это ты «фонтан» не видел, – снисходительно сообщил Немчинов и пояснил: – Вместе со станцией спроектирована сложная система подземных и наземных строений, ранее обеспечивавших входы-выходы пересадочного узла, его связь с внутренними помещениями Курского вокзала и переходы между станциями метрополитена, ныне служащие нашим сталкерам. Центром ансамбля является круглый подземный зал, в котором сходятся эскалаторный тоннель «Курской» – кольцевой, проход из эскалаторного аванзала «Курской» – радиальной, входы и выходы зала ожидания Курского вокзала. Вот туда соваться не советовал бы. Наши пытались расчистить недавно, но… – Немчинов цыкнул зубом и покачал головой. – Не буди лихо, пока спит тихо, короче. А то еще будет так же, как на «Павелецкой». Оно нам разве надо?

– Да… вы рассказывали, – кивнул Тим. – Здесь тоже… приезжих много?

– Ну а кому же быть на вокзале? – усмехнулся Немчинов.

– И при чем здесь фонтан?

– Похож очень. В центре этого подземного зала и стоит: мощная, круглая, развивающаяся вверх колонна-столп. Основание как бы заглублено в пол и обведено по кругу небольшим гранитным бортиком. Поверхность столпа покрыта затейливой лепниной с растительным мотивом. На ней также размещены небольшие медальоны с сельскими сценками. Я, конечно, плохо помню, но девушки со снопами пшеницы, овса и прочим сильно напоминают тех, которые стояли на ВДНХ. Фонтан «Дружба народов» – знаменитейший, между прочим.

Тим вздохнул. Сколько красоты теперь утеряно безвозвратно. Чем дольше он жил на свете, тем сильнее крепла уверенность в невозможности не только вернуться, но хотя бы приблизиться к уровню развития погубленной цивилизации.

– А теперь у нас чертово средневековье, – процедил он сквозь зубы. – С автоматами, пока боезапасы не израсходуем подчистую.

Немчинов предпочел не заметить его слов и продолжил рассказывать:

– Потолок зала опирается на столп, а также на два кольца колонн – круглых, каннелированных…

– Каких?.. – поперхнулся воздухом Таракан, ловящий каждое слово начальника и, похоже, увлекшийся рассказом не меньше Тима.

– Вертикальные желобки на стволах колонн видел? – снисходительно поинтересовался Немчинов, боец поспешил кивнуть и, не иначе на всякий случай, попытался пожрать начальство взглядом. Немчинов фыркнул. – Вот такие желобки и зовутся каннелюрами, а колонны, соответственно, – каннелированными. В зале они разные: одни облицованы сургучно-красным мрамором, другие, квадратные, – светло-кремовым. А стены зала сотворены из розового и желтого мрамора. Красотища, короче. Настоящий каменный храм, – закончил Немчинов, и у Тима не возникло ни малейших сомнений: рассказ был вызван не только желанием соблазнить пленника жизнью подземки и отвлечь от мыслей о побеге. Немчинову нравилось делиться теми знаниями, которые у него имелись, но не могли быть применимы в основной профессии. Гид из него вышел великолепный. Впрочем, насколько Тим сумел понять, ганзеец ничего не делал наполовину и спустя рукава: ежели уж брался, отдавал всего себя намеченному делу. Не уважать его не выходило. Более того, его и врагом считать отчего-то больше не получалось. Чем дальше, тем сильнее Тим проникался этим человеком. В нем обнаружилось то, чего так не хватало в Колодезове: участие, внимание, готовность говорить и объяснять. Конечно же, он понимал: Немчинов играет с ним, как Лорд с трупом мелкой твари, выисканной в лесу. Все его внимание направлено на одно: добиться доверия и вызнать местонахождение поселка. Однако бороться с самим собой все равно не выходило.