Светлана Кузнецова - Дворец для рабов [litres]

– Как вы еще не истребили друг друга? – шипел он сквозь зубы, протискиваясь в какой-то совсем уж узкий лаз, возможно, даже не человеком сделанный. Но сейчас ему было наплевать: главное – отдалиться от «Комсомольской», а там уже он спокойно подумает обо всем. Ну… как-нибудь подумает.

Положение, конечно, было аховое: неясно, где он находился, непонятно было, как выйти хотя бы к той же «Маяковской», даже наверх не выбраться – разве лишь для осуществления самоубийства путем получения в одночасье дозы радиации, несовместимой с жизнью.

– Кстати, а куда ведет эта лестница? – спросил он у самого себя, нащупав рукой холодные перила. – Уж не в город ли наверху?

– Ко мне! Ко мне, милый… – внезапно прозвучало у самого уха, в лицо пахнуло гнилостным, сладковатым смрадом. Тим дернулся, но не успел ничего предпринять: перед глазами полыхнуло, а затем его швырнуло во мрак.

Небо – серое, завешенное тучами, в которых путался белый солнечный диск – занимало половину, если не больше, представшего перед Тимом пространства. Справа и слева стояли голые чахлые деревца и кусты. Горизонт закрывали бледно-оранжевые коробки кирпичных строений, а посреди площади стрелой уходил вверх круглый столб с крылатой человеческой фигурой на вершине.

Стояла ранняя весна, на газонах лежал неопрятный талый снег. Мимо, едва не сбив с ног, промчался мальчуган в желтом комбинезоне на сиреневом самокате. Шедшая за ним женщина в зеленом пуховике коротко извинилась за сына и поцокала каблуками дальше.

Тим огляделся. Он вовсе не был одинок. Везде ходили люди, по дороге вдалеке мчались автомобили. При этом он ведь помнил, что жизнь на поверхности невозможна. По крайней мере сейчас. Конечно, со временем радиационный фон понизится. Колодезов упоминал про Чернобыль, пострадавший от взрыва на атомной электростанции и мощнейшего выброса.

«Там вполне можно было находиться без костюмов химзащиты, главное, загрязненную воду не пить и всякие плоды-грибы не есть», – говорил он.

Конечно, выброс – одно, а бомбардировка – другое, но за столько лет люди смирились с неизбежным. Радиация пугала, но не настолько, чтобы трястись от страха, не подниматься на поверхность и не приносить оттуда вещи, способные сделать жизнь проще.

Тим заозирался. Мальчуган, заложивший очередной круг возле памятного знака, помахал ему рукой, словно старому знакомому.

– В каком городе я нахожусь? – почему-то он был уверен, что не в Москве. В столице Тим не ходил по поверхности, а здесь все казалось смутно знакомым. Дома так и вовсе рождали ощущение ностальгии и застарелой сладкой боли. Почему?..

Додумать он не успел.

– Эк тебя угораздило, – усмехнулся седой длинноволосый старик с молодыми черными глазами, блестящими из-под кустистых бровей. – Пить меньше надо.

– Это точно, – согласился Тим, внимательно рассматривая его. Одет старик был иначе, чем окружающие, слишком легко для такой погоды: в кожаный длинный плащ и высокие щегольские сапоги. Из распахнутого ворота выглядывала черная шелковая сорочка. В руках он держал извилистую сучковатую палку.

Более всего при взгляде на него хотелось потрясти головой – авось пропадет, – но Тим, разумеется, сдержался.

– Ты в… – слово кануло в резком порыве ветра, налетевшего на них сбоку, засвистевшего в ушах, развеявшего лохмы старика, достигающие едва ли не пояса. Странно, что при наличии подобной «гривы» тот не носил ни бороды, ни усов.

– А?..

– Глухая тетеря, – фыркнул старик и ударил по асфальту, только уже не палкой, а изящной черной тростью.

Тим вздрогнул. Расправляющая крылья птица, служившая набалдашником, сверкнула синим камнем в глазнице, а под задравшимся рукавом мелькнула часть татуировки. Он не разглядел точно, но не сомневался, что увидит змею, впившуюся зубами в собственный хвост.

– Ты заблудился в сновидениях, – произнес старик совершенно иным, сильным, звучным, глубоким и молодым голосом.

Тим поднял взгляд. Собеседник не сутулился больше, выпрямился, расправив широкие плечи, волосы почернели, морщины стали менее заметны, только взгляд остался прежним – цепким, уверенным, вызывающим, с ироничными искорками, сияющими в самой глубине.

– Значит… катаклизм, поселок, Московский метрополитен… – все это лишь сон? – спросил Тим и с облегчением выдохнул, поверив. С плеч рухнула тяжесть, сравнимая с гранитной плитой.

– Что есть жизнь, если не очередное видение: сон, в котором пребывает человек при переходе из прошлого в будущее? – поинтересовался «старик» и рассмеялся каркающим смехом.

При подобном голосе смех у него попросту не мог быть таким, и через пару мгновений Тим понял, что спутал. С гнусавым карканьем на плечо к нему села черная птица.

Тим вздрогнул и открыл глаза.

В углу скорее пещеры, нежели технического помещения, которым это место когда-то являлось, скрипел-трещал костер, отбрасывая желто-красные, а иногда и зеленые отблески на стены. Поставленные вдоль них словно напоказ самодельные ножи и топоры зловеще посверкивали. В непосредственной близости от лица Тима, лежавшего на боку, скалился голый человеческий череп. Правая глазница вдруг блеснула, из пустоты вылез черный крупный жук, пошевелил усами и пополз по белой скуле. Тим шарахнулся в сторону, с трудом сдерживая отвращение.

Скрипнуло – он неудачно наткнулся на что-то, немедленно впившееся в бедро, – осколок кости. Они валялись, раскиданные по полу, собранные кучками у костра. Нос забивала сладковатая вонь разложившейся плоти и мочи. Видимо, хозяин данного места не стеснялся мочиться здесь же. Территорию помечал, что ли? Хорошо хоть, испражнялся в другом месте: примешайся к уже витающим здесь «ароматам» еще и запах дерьма, Тима просто вывернуло бы наизнанку.

Если бы не оружие, он решил бы, будто попал в логово хищного монстра или мутанта. Впрочем, монстр вполне мог просто коллекционировать «человеческие безделушки». Но стало бы неразумное чудище его связывать и разводить огонь?

Воображение настойчиво рисовало образ обезьянообразного человека – вроде питекантропа. Тим смутно помнил, что данный ископаемый подвид людей считался промежуточным звеном эволюции между австралопитеками и неандертальцами. Кто ж знает, могла ли эволюция повернуть вспять, вернувшись к вымершим когда-то видам? Возможно, в новых условиях им снова дан шанс.

В мыслях его уже многократно сожрали живьем, медленно поджарили и расчленили на куски, а еще разжевали, облили кислотой, вскрыли грудную клетку, вытащив органы, вспороли живот и выкололи глаза. Говоря, что первейший враг человека – его собственный мозг, Немчинов точно был прав. Многое бы сейчас Тим отдал за то, чтобы перестать размышлять о всякой ерунде и придумать план спасения. Увы, не получалось.