Светлана Кузнецова - Дворец для рабов [litres]

Колодезов кратко рассказал о вылазке, представив ее как разведку, согласованную с ним, подготовка к которой велась едва ли не загодя. Тиму даже дали слово, и он кратко и придерживаясь оговоренной с Немчиновым версии рассказал о разгромленной Москве, в которой наткнулся на отшельника – единственного выжившего.

– А много ли там еще осталось оружия? – у Родьки горели глаза, и, судя по виду, он хоть сейчас готов был отправиться в столицу.

Одобрительный гул прошел по залу.

– Сколько было – теперь здесь, – Немчинов не повышал тона, но его услышали все.

– А откуда тебе-то знать? – выкрикнул кто-то, притаившийся в задних рядах у двери.

– Я в Москве всю жизнь жил. И до катастрофы, и позже, – ответил Немчинов и прошептал так, чтобы расслышал только Тим: – Подбивать на авантюры у тебя выходит лучше, чем остужать горячие головы.

Ганзеец рассказал присутствующим о радиации, губительной для всего живого, о вечной тьме и поджидающих в ней тварях, о солнце, выжигающем глаза, о драконах и всем прочем. При этом с подробностями, способными отвратить от одной лишь мысли идти в столицу. Несколько лишних стволов точно не стоили лютой смерти.

– Батюшки, страсти-то какие! – воскликнула Матрена Ивановна, сложив на груди руки. – Ад на земле!..

Но никто ее не поддержал и не принялся квохтать. Страдать по поводу катастрофы здесь давно считалось моветоном. Это – данность, которую не изменить. Приспособиться к изменившимся природным условиям – единственный способ выжить. А мольбы к неким мистическим или инфернальным сущностям – отдельное дело каждого, пока не мешает остальным. Так привыкли полагать в поселке, и Тиму подобное нравилось. Тем паче, он видел альтернативу.

– Но ведь сам ты выжил, – не сдавался Родька, и Немчинов нехорошо осклабился.

Основную мысль – о невозможности существовать в Москве тем, кто не знает, что сейчас творится в городе, в метрополитене и катакомбах под городом, – он донес мастерски. Тим знал об ораторском искусстве, но впервые столкнулся с ним на практике. Интонации, жесты и позы – Немчинов все подчинял одной-единственной цели: направить внимание аудитории только на себя, подчинить чужую волю и вложить свои идеи на более глубоком уровне, чем осмысление, тем самым пресекая любые возможные сомнения. Его слушали чуть ли не раскрыв рты, да и сам Тим, прекрасно знавший об истинном положении дел в Москве, едва не поверил.

– А теперь рассказывайте, как все обстоит на самом деле, – сказал Колодезов, пригласив их после собрания в собственный кабинет.

В теплицах, которые в поселке принято было называть оранжереями, бурно цвели огурцы. После разнообразия столичной флоры они особенно нравились Тиму. В воздухе витал свежий аромат зелени и увлажненной земли.

Аленка сидела на грубо сколоченной скамейке и наблюдала за опрыскивателем. Тот вертелся против часовой стрелки, окатывая водой находящиеся поблизости кусты. Капельки сияли ограненными алмазами на маленьких руках девушки, но она не замечала их. Конечно, кому-то могло показаться, что бегать с лейками могли бы и сами жители, а тратить электроэнергию на подобное нерационально, ведь и постоянного освещения теплиц вполне достаточно. Однако в поселке, наоборот, не принято было использовать людей в качестве дешевой рабочей силы. От них требовали прежде всего умения думать, а не механически выполнять какие-либо действия.

В сиянии ламп дневного света волосы девушки казались ярко-рыжими, а бледная кожа атласной. Когда Тим приблизился, она повернула голову, и в глазах заплясали тысячи отблесков.

– Привет, – произнесла она тихо. – Как оправдываться будешь? Вообще-то я на правах твоего друга рассчитывала не остаться в стороне от столь судьбоносных решений. Ты же, по официальной версии, готовился к походу в Москву за полгода.

– Ты пошла бы со мной? – холодея от несбывшегося ужаса, спросил парень. Если бы Аленка отправилась с ним, то не выжила бы.

– Я любопытнее кошки, – фыркнула она, криво усмехнувшись. – Конечно, я не упустила бы подобного шанса.

Тим опустился возле нее – прямо на грязный пол, сжал тонкие пальцы своими, и она не отдернула руки.

– Значит, я все сделал правильно.

– Ах ты, гад… – возмущенно проговорила Аленка, но он не позволил ей договорить.

– Если бы тебя не было в поселке, то и мне незачем было бы возвращаться, – признался он, поднося ее кисть к губам, целуя запястье и внутренне обмирая от собственной дерзости, которую почему-то не пресекали на корню.

Потом он говорил – тихо и только правду, уверенный, что она останется между ними. Аленка презирала поселковых сплетниц. Разболтать могли Родька или Данька, но только не она.

Колодезов не стал отрицать влияния, которое на Тима оказал Витас, но причину назвал другую. Возможно, дядька даже искренне верил в нее. Тим точно не стал бы обвинять во лжи ни его, ни мутанта, но твердо решил держаться подальше от обоих хотя бы в ближайшее время.

Витаса иногда посещали видения близкого будущего. Он слишком часто оказывался прав, чтобы не прислушаться к нему и на этот раз, тем более вести были безрадостными: на болоте появился некто, способный объединить звериную мощь волкодлаков, стать мозговым центром, направлять примитивных кровожадных хищников. Витас очень ярко расписывал падение поселка под натиском тварей. Колодезов был в ужасе от образов, вложенных в его голову мутантом: разрушенные склады, обглоданные трупы, загрызенные дети…

Необходим был некто посторонний: тот, кто вырос, а значит, и думал совершенно иначе, нежели люди из поселка. Кто, услышав мольбы о помощи, лишь фыркнул бы и отвернулся, тотчас забыв о них, направившись по своим делам.

«Ну, вы из меня совсем монстра-то не делайте», – возмутился тогда Немчинов.

«Не в том дело, кто монстр, – возразил Колодезов, – а в качественно ином образе мыслей. И как мы могли убедиться, Витас оказался прав: ты, Олег, единственный не поддался зову Киры».

«Киры?» – не сдержался Тим.

«Так Василиса зовет теперь нашего второго… вторую, – поправился Колодезов, – мутантку».

«И что Витас говорит по этому поводу?» – поинтересовался Немчинов, но Тиму почудилось, будто заботит его совершенно другое.

«Она принесет пользу, если правильно воспитать», – ответил Колодезов.

Немчинов хмыкнул.

«Тогда держите от нее подальше этого умника, – заявил он, указав на Витаса, и, бросив взгляд на Тима, добавил: – И от Тимура тоже. Один кривой взгляд в его сторону, любая идея, показавшаяся мне противоестественной для его склада характера, и я вас убью! Обоих!»

В этот момент Немчинов не брал в расчет, что он никто в поселке, не обладает никакой властью, не имеет даже личного оружия: его выдавали только тем, кто поднимался на поверхность. Он просто брал Тима под свою опеку и защиту, а кроме него – всех, кто был тому близок и дорог. Немчинов не сомневался в своем праве приказывать, и, вероятно, потому Колодезов не решился спорить, а Тим – возмущаться и щеголять бахвальством.