Андрей Но - Субъект. Часть вторая [publisher: 1С-Паблишинг]

Надо мной нависала чудовищная крепость изо льда и снега, по которой лавинообразно скатывался густой пар. Остров со всех сторон был обнесен сплошной глыбой льда и напоминал снежный вулкан, в жерле которого скрывалась технологичная база. Часть сооружений зияла на поверхности, на ледяной стене возвышались смотровые посты, в них круглосуточно мерзли дозорные. Но моя заиндевевшая макушка почти не выделалась среди плавающих льдин.

Вскоре я ощутил шоркающие друг о друга ноги, чувствительность помаленьку возрождалась. Только на первый взгляд океан казался вечным и бесплодным, стерилизованным на предмет жизни, но на деле скудный процент продуктов жизнедеятельности всяких водорослей, взморников, фитопланктона и прочей живности здесь был, пусть и ужасно разбавленный. Все эти одинокие частички стягивались ко мне, становясь частью метаболического обмена, что раздувал внутри моего коченеющего тела меха, не давая сердцебиению окончательно угаснуть.

Прежде всего, необходимо было сориентироваться – куда плыть? Как далеко ближайший берег? И не окажется ли он очередной льдиной или нескончаемой тундрой, такой же безысходной, как и сам океан.

В стороне, напротив острова, алиеноцептивно предполагалась восходящая градация тепла – глубоководные течения казались чуточку эластичнее, дрейфующие льдины – мельче, а нависающий туманом воздух – мягче. По другую сторону острова же вода была словно кисель, течения казались еще неповоротливей, чем здесь. Соваться туда точно не стоит.

Всплыв брюхом кверху, я поплыл прочь от Айсберга. Всколыхнутая вода безжалостно кусала за спину и неприятно затекала в уши. Стиснув зубы, я решился на то, чего никогда не делал раньше. Захватив самого себя за кости бедра, таза, грудную клетку и частично за позвоночник, я воспарил над океаном. Может, из-за угнетенной чувствительности, а может, из-за того, что меня уже попросту нельзя было чем-либо удивить, я, вопреки дурным предчувствиям, не ощутил ровно ничего. Кроме странного сравнения себя с марионеткой. Что ж, всяко лучше сбруи инстинктов…

Царящая здесь атмосфера была мерзлой, невыносимой, не жалующей никого, кто только посмеет ворваться в ее суровые владенья. Даже свет её, казалось, сторонился. Солнце здесь было крошечным, почти не видным.

Летел я очень низко. Плавучие ледяные обломки проносились подо мной, ничего не менялось.

Все это стало казаться страшным сном, который не закончится, пока ты сам не отважишься из него выйти, вдохнув в легкие студеной воды. Встречный воздух беспрестанно обжигал. Пейзаж был прежним. Ничего не менялось. Я чувствовал, что выдыхаюсь, тяга ослабевала.

Отупевшим взглядом я продолжал буравить надвигающуюся дымку горизонта и почему-то никак не среагировал на взбугрившуюся гладь и чью-то обнажившуюся на чахлом солнце огромную тушу, скользкую и лоснящуюся, извернувшуюся и в последний момент неожиданно хлестнувшую по мне хвостовым плавником, размером не уступающим двуспальному матрасу. Жгучий ветер засвистел в ушах.

Пару раз отскочив по касательной от водной глади, как плоский камень, умело пущенный рукой, я снова врезался в воду и, жестоко оглушенный, пошел на дно. Падая, я безучастно отметил мелькнувшую надо мной исполинскую тень. Она приближалась, я различил очертания необъятного рыла кашалота. Его гигантская пасть разверзлась, накрыла меня целиком и мощно схлопнулась.

Вяло упирающимися ногами я ощутил склизкое и конвульсирующее жерло глотки. Она спастически сжималась и разжималась, проталкивая меня вглубь, откуда дохнуло чудовищным зловонием и едкими испарениями желудочного сока. Мои плечи затрещали, сдавливаемые пищеводом, по его нутру прокатился низкий, утробный звук. Над головой забрезжил свет, и меня окатило новой порцией проглоченной воды, что помогла мне протолкнуться дальше, еще дальше, в нишу с эластичными и мажущимися стенами и рыхлым, щиплющим болотом в ногах. Дышать здесь было нечем, а кислота украдкой разъедала ноги. Зато было очень тепло, как в парной. Вжавшись в стенку и подобрав колени подальше от сока, я спешно отогревался. В глазах прояснялось, руки наливались силой. Мощью. Хоть кашалот и проглотил меня, но переваривал его я. Волна за волной по моему телу прокатывалось тупое, опьяняющее удовлетворение.

Выглянув за пределы его туши, я снова нащупал тепловой градиент, которого мне следовало держаться. Кашалот же развернулся и поплыл, судя по нисходящей температурной градации, куда-то в сторону Айсберга.

Упершись руками в стенки желудка, я перенесся вниманием к его мозгу, как выяснилось, не такому уж и крупному для такой двадцатиметровой громадины. Волевым воздействием крест-накрест пробороздил его серое вещество. Внутри кашалота будто все замерло, стены желудка перестали съеживаться, нас перестало то и дело встряхивать. Корабль пошел на дно.

Но я был полон сил и энергии, и поэтому корабль развернуло брюхом кверху, сок начал стекать вниз. Я перфорировал дно желудка, и его содержимое вместе с кислотой со свистом засосало в брюшную полость. Тем временем мертвая туша всплыла на поверхность и, не двигая плавниками, стремительно понеслась навстречу теплым краям. Конечно, выглядело это несколько подозрительно, но океану не было дела до тех, кто в нем живет, и уж тем более до того, чем в нем промышляют. Разве что какое-нибудь заблудшее китобойное судно могло на меня наткнуться. Но тем лучше, тем быстрее я доберусь до берега.

Раздувшийся труп кашалота занесло на мель и с необъяснимой силой протащило дальше, на берег. Внутри него будто что-то закопошилось. Набухшее брюхо взорвалось изнутри, обдав требухой и смрадом добрую часть прибрежья. Из рваной раны показались чьи-то руки. Словно кисею, раздвинув тяжелые, нависающие лохмотья, на берег ступил голый человек. Поскальзываясь на сизых ошметках полуразложившихся кишок, он чуть не упал и скрючился, словно от удара в живот. Его бросило на четвереньки и вырвало.

Упираясь ладонями в скрежещущую гальку, я жадно дышал, хватая ртом свежий морской воздух. Два дня. Около двух суток я непрерывно тащил по воде гниющий труп, умирая от ежесекундно нарастающего зловония. Я запрокинул голову и исторг из груди протяжный и леденящий кровь вопль выжившего. Серое небо хладнокровно поглотило крик.

Голову сдавило, в глазах заплясали быстрые, тошнотворные огни. Снова упав на трясущиеся руки, я не знал, как мне пережить накатывающий, как волны на берегу, эпилептический припадок. Как же я устал… Но в этот раз по щеке некому будет мне похлопать…

Закатив до предела глаза, я сосредоточился на собственных мозгах. В них разрасталось облако нездоровой электрической активности. Сейчас или никогда. Усилием воли я нивелировал напряжение в извилинах и тут же стал проваливаться во мрак, руки поддались слабости, окровавленный песок приближался, но… Я выдержал. С этого момента, эпилепсия мне больше не страшна…