Андрей Но - Субъект. Часть третья [publisher: 1С-Паблишинг]

Я мучительно вспоминал тот ускользающий и крайне важный подспудный смысл того, что стояло за этим словом. Ну конечно! Я лежал на матраце и дышал, а потом неожиданно оказался здесь. Да это же сон. И чтобы убедиться в этом, я должен внимательно посмотреть на свои руки. Где-то и когда-то слышал, что это действие может помочь выкинуть из кошмара… Я взглянул на тыльную сторону своих кистей. Все на месте, анатомически правильной формы, не к чему придраться. Разве что из-за отсутствия атмосферы все отражалось необычайно неприятными глазу расцветками, основным оттенком из которых был серый. Хотя постой-ка! Ребро ладони блеснуло зеленым.

Я развернул ладони и узрел нечто совсем странное. Они были будто прозрачны и через них, словно через маленькие экраны, я наблюдал траву, прошлогодние листья и влажную почву на том месте, где сейчас пылился реголит. Или, может, ладони вовсе не прозрачны, а я сам – мир, в котором живу посреди всего этого космического кошмара. Я накрыл ладонями свои глаза. И снова я был в парке. Люди сновали во все стороны. Некоторые останавливали взгляд на чудике, что закрыв лицо руками, вращал головой из стороны в сторону. Я глянул на небо, выискивая солнце. Глаза защекотало от ласковых, смягченных озоновым слоем лучей. Я отвернулся, но этого не стало прохладнее и темнее. Свет настойчиво пробивался сквозь ладонь и тонкую кожицу век. Разлепив глаза, я еще некоторое время непонимающе смотрел в окно своего трейлера, за которым намечался рассвет.

Подскочив на матраце, я диким взглядом обвел салон. Луж не было, но разбросанные вещи так и остались лежать нетронутыми. На полу виднелись засохшие разводы, как раз в том месте, где я полз. Притолока в душевой кабинке сломана. В раковине были осколки разбитой посуды. На них уже образовывалась тонкая пылевая пленка. Сколько я так проспал… Меня не покидала необъяснимая тревога. Чего-то не хватало…

Ссадины и занозы на руках исчезли. Обхватив себя за туловище, словно от озноба, я начал вышагивать от окна до душевой и обратно, напряженно выискивая в себе некий зияющий пробел. Что-то было не так. Я чувствовал себя донельзя странно, будто лицо обложили ватой и скрученные турунды ввели прямо в ноздри, бронхиальные пути, но это совсем не мешало ды… Я замер с выпученными глазами. Мои руки, обхватившие грудь, не вздымались. Я не дышал!..

В голову бросилась кровь, как у пойманного мошенника. Я разверзнул рот и панически вобрал в легкие воздух. Но он мне показался отработанным, от него не щемила в груди свежесть. Подбежав к разбитому окну, я судорожно вдохнул ветерок, что тихо просачивался в трещину. Но мои дыхательные пути будто изнутри выстлали целлофановым пакетом. Не возникало того самого чувства глубочайшего удовлетворения, что обычно растекалось пьянительной волной в мозгах. Но и помрачнения от недостатка кислорода так же не было. Не было никакого удушья. Единственное, что меня сейчас душило – это паника, но и она изумленно отступала…

Я прекратил дыхательные усилия. Минута, две… В глазах по-прежнему было ясно, конечности не занемевали. Предчувствуя страшную догадку, я приложил ладонь к груди, напротив сердца. Оно молчало. Я бы сказал, что кровь отхлынула от моего лица, но уж очень сомневался, что она вообще в нем изначально находилась. Подойдя к зеркалу в душевой, я разглядел под зарослями щетины лицо и кожу… вполне здорового, правда, как мне показалось, идеально матового оттенка. Не было ни румянца, ни бледноты, все видимые участки кожи не разнились между собой температурой цвета. Хотя эти морщинки, это впечатление изношенности так и остались прежними.

Я стал лихорадочно ощупывать себя, проверять пульс, но его не было. Мышцы будто размякли, вены все без исключения спрятались под кожей. Внутри меня ломило и все скручивало от животного страха. Что со мной происходит… Я живой, но при этом не подаю признаков жизни. Но сердце не захлебывалось в накатывающих волнах адреналина. Кровь не стучала в висках. Меня пронизывала пугающая легкость во всем теле, а страх отдавался лишь небольшим головокружением. Я чувствовал себя невесомым. Посмотрев под ноги, я убедился, что выцветший линолеум подо мной существенно проседал.

Уткнувшись в стенку, я обессилено по ней съехал. Ну невозможно, невозможно было смириться с мыслью, что я больше не дышу! Это неправильно! Я точно продолжал спать… И мне страстно хотелось вырваться из этого кошмара, чтобы проснуться и захлебнуться таким знакомым и родным дыханием. Но нет… Все это подозрительно смахивало на реальность. Я был словно заперт в клетке наедине со своей детской фобией, когда я перед сном раз за разом боялся, что забуду как дышать и больше не проснусь. Тогда я еще не понимал, что проблема решалась сама собой, стоило ее только отпустить, не думать о ней. Но я не отпускал, а продолжал с болезненной ответственностью следить за правильной последовательностью движений грудной клетки. К счастью, с возрастом, эта фобия изжила себя, во многом благодаря познаниям в анатомии и принципах работы нервной системы. Меня более не посещала абсурдная мысль о том, что тело вдруг забудет про дыхание. И каково же мне было теперь, когда детский страх реализовался так, как я даже не мог себе представить. Я будто застрял в предвестном состоянии агонии, которая ни к чему не вела и ничем не выражалась. Но я свыкался.

Я сидел неподвижно, как мертвец, много часов. За окном смеркалось. К этой проблеме – если это можно было ей назвать – я уже относился хладнокровно. Как и к трагедии с саамкой. Да, я и о ней размышлял эти часы. Мне удалось принять ее потерю как данность. Как вынужденные обстоятельства, что открывали бы передо мной новые горизонты. Но я не хотел за них заглядывать. Меня не интересовал мир за стенами этого трейлера. Последний, только что обретенный мной смысл жизни бесследно исчез, вновь заставив на некоторое время усомниться в истинном замысле моего существования. Однако сейчас это и не было важным. Смысл жизни у каждого свой, но те ощущения, которыми он был навеян – у всех одинаковы. И мое отличие от других состояло в том, что я мог получать их столько, сколько мне заблагорассудится, хоть беспрерывно.

Я стимулировал раз за разом свое прилежащее ядро, но в этот раз уже не метался в поиске того, что якобы делало меня счастливым. Как и телом, так и в мыслях, я сохранял абсолютную неподвижность, наслаждаясь зарождающимися порывами куда-то бежать, что-то делать, менять под себя мир, страстно наделять все, что вижу вокруг себя смыслом. Его и не нужно было искать, сейчас я это понимал. Если, конечно, я изначально не избрал своим смыслом его поиск.

Но если уж это и было так важно, я сам выбирал смысл. И любой из них был верным до тех пор, пока на моем лице блуждала экстатическая улыбка. Сейчас я мог уверенно сказать, что настоящий смысл этой жизни – это не иметь ни малейшего повода его искать.