Андрей Но - Субъект. Часть третья [publisher: 1С-Паблишинг]

Выпрямившись, я отрешенно подумал, как поступить с ее телом. Похоронить? Как это глупо… Но мысль оставить ее на растерзание падальщикам была мне крайне неприятна. Но и под землей ее ждет то же самое. В любом случае распад. Бесповоротная потеря того чистого, заповедного, что заставляло замирать мое сердце. Или сжечь? Может так было принято в их племенах. И снова меня окатило леденящей волной раскаяния… Каково будет ее семье, когда она не вернется ни завтра, ни послезавтра, никогда…

Меня охватило отвращение. Ко всему. К ее семье, что так далеко ее отпускала. К похоронным обычаям, ритуалам, к их иссиня-красным нарядам, да и вообще к любым традициям в целом. К самому себе, за то, что позволил этому произойти. Я сказал себе, что той девушки больше нет. Осталась только оболочка, материя, любыми способами стремящаяся к энтропии. Так пусть же этот путь будет чистым и наикратчайшим…

Шлейф от ее тела смотрел точно в темное, грязное небо. Значит, сейчас закат. Даже не отойдя безопасности ради в сторону, я обнулил земную инерцию ее останков. По моим ушам будто ударили с двух сторон ладонями, от слуха остался жалкий писк. Глаза застлало красной пеленой, туловище занемело. Вяло шевеля конечностями, я не сразу понял, что барахтаюсь в луже и от контузии ничего не вижу и не слышу. Но я воспринял это состояние как спасительную негу, в которой не было места для вины и прочих тягостных мыслей. К сожалению, чувствительность быстро возвращалась. Сев, я обнаружил, что у дерева, под которым она лежала, снесло крон, а комель покраснел. Обрывки сине-красной ткани на земле съежились и закоптились. Мои руки, грудь и лицо тоже покрылись красной пыльцой. Всё, что осталось от саамки.

От потрясения я даже на время забыл, как летать. Я едва не заблудился, каким-то чудом отыскав дом. Деревья вокруг него будто поменяли свое расположение, место казалось незнакомым до тех пор, пока не поднял глаза и, щурясь от падающих капель, не увидел угадывающийся среди ветвей родной борт моего трейлера. Я не помнил, как смог забраться к себе в трейлер, но уже в нем обнаружил, что к контузии добавилось множество неприятных ссадин и заноз. Обшивка салона набухла от влаги, на полу хлюпали лужи, матрац хоть отжимай. Аккумулятор полностью разряжен. Единственным сухим местом, как ни странно, была душевая кабинка. И в то же время самым грязным, так как его я за ненадобностью ни разу не прибирал. Я залез в нее и схлопнул дверцу. Мне было очень плохо. Я не знал чем себя отвлечь, да и как назло обстановка в одночасье стала крайне удручающей. Можно было найти место и получше душевой, но я знал, что где я бы не оказался, там буду я. А именно от себя я сейчас и хотел скрыться, не казаться заодно с этим человеком, не быть причастным к его проблемам…

От воодушевления по поводу моих недавних открытий не осталось и следа. Весь этот грандиозный план по свержению Айсберга, который я с большим энтузиазмом прорабатывал в уме все эти последние деньки, сейчас казался чем-то мелким, незначительным. Подростковым бредом. Я отмахнулся от него как от докучливой мухи, что напоминающее о себе жужжала. Лучший друг, родной дом… Нависшая над человечеством угроза… Неразрешенная загадка… Все эти слова сейчас были лишены прежней силы, они ни к чему меня не побуждали. Во мне будто не осталось ни одного мотива, все казалось таким ничтожным… таким бессмысленным. Я пытался найти в голове хоть одну мысль, за которую можно было ухватиться, дать ей себя завлечь… К моему горлу тошнотворным комом подкатывало отчаяние. Неужели больше не было к чему стремиться?! Ради чего я сейчас живу?! Ради самого процесса?! Так почему ж он столь невыносим…

Я осекся. Мотив, стремление, ну конечно… Мне нужны были сейчас не они, а то, что благодаря их наличию вырабатывается… Я с трудом нашарил внутри своей головы прилежащее ядро, которое сейчас практически не подавало признаков жизни, и, не колеблясь, мощно простимулировал его. Последнее, что я видел, это вспышка, разрастающаяся из его сердцевины, а затем меня будто выбросило из алиеноцептивного сосредоточения. Глаза жадно распахнулись, мне стало очень тесно внутри тела, и я вскочил, но жестоко ударился головой о хрустнувший притолок кабинки и грохнулся обратно. Боль растекалась по голове как разбитый яичный желток, как тепло от летнего солнца, как любящая рука, разглаживающая волосы… Моргнув, я вдруг пришел к выводу, что здесь не так уж и плохо, даже отлично… Это место напомнило мне пышный альков, а по ту сторону грязного стекла кипел жизнью мегаполис. Там дождь, а здесь тепло, но надо теплее, теплее… Ерзая по скользкому поддону, я пытался поджать к себе колени и укутаться руками, словно одеялом. Это было так приятно, как вернуться с учебы в мрачный, гадкий день, раздеться и нырнуть в прохладную кроватку, устроиться в ней как можно мягче…

Теплее не становилось. Но я чувствовал, что на верном пути и вот-вот приму самое удобное положение в своей жизни. Да и вообще, с чего вдруг взял, что мне холодно… Я наоборот хотел вобрать упоительную прохладу этого места. И почему я только не додумался здесь жить раньше…

А как я сюда вообще попал?.. Должно быть, искал то самое место… Что ж, отрицать глупо, именно его я здесь и нашел. Осталось только лечь поудобнее… И я продолжал с блаженной улыбкой вертеться, сучить ногами, пытаясь устроиться в этой тесной и изгаженной душевой. Через некоторое время движения замедлились, улыбка с лица сползла. Я озадаченно уставился на стеклянную створку, всю в желтушных разводах, затем себе под ноги. Поддон своим видом стойко напоминал полы в общественном туалете.

Вылезши из кабинки, я снова увидел затопленный трейлер, разбросанные вещи, дергающуюся от завываний ветра шторку и сразу вспомнил все так живо, как в первый раз. Мне захотелось умереть. Лишь бы этого всего не видеть, не помнить. Стоп. Так я же могу стереть себе кратковременную память! Уже было обрадовавшись, я горько спохватился. Прошло достаточно много времени, да и эмоции были слишком сильны… Воспоминания уже успели эмоционально закрепиться. Потеряв память, я тут же попытаюсь вспомнить, что же произошло, почему я дезориентировался, что этому предшествовало. И ведь поднапрягшись, действительно вспомню. А заведомо запретить себе лезть в воспоминания нельзя, ведь сам по себе запрет представлял бы из себя причину, по которой он был установлен и потому, наткнувшись на него, я тут же выйду на то, что за ним стоит. С самим собой в такие игры, увы, не поиграешь. Остается только одно…

Я выжал все соки из прилежащего ядра, как пену выжимают из взмыленной губки. На миг показалось, что мои глаза разъехались в стороны. Предметы в салоне стали непропорционально большими и по краям моего обзора они будто запрыгали. Я увернулся от всколыхнувшейся занавески и влетел лицом в раковину. На затылок посыпалась посуда. Забарахтавшись, я растянулся на полу и почти вслепую, разгребая руками мутные лужи, пополз к матрацу. Зря я опасался, что он испортился. Он стал только лучше, интереснее. При нажатии на него в ямках появлялась непредсказуемого цвета водица, а в воздух поднималась удобоваримая влажность. Мне чертовски нравилось ее вдыхать. Так просто и так волшебно дышать. Не было ничего прекраснее дыхательного акта! Альвеолы в легких раздувались свежестью и тут же нетерпеливо освобождались, выталкивая из себя обесценившийся газ, чтобы немедленно вобрать в себя порцию нового. Никогда еще мне не было так хорошо! Я полностью отдался этому процессу. Какое же это счастье – просто дышать… Неожиданно для себя я обрел смысл жизни.