Андрей Но - Субъект. Часть первая [publisher: 1С-Паблишинг]

– А могу ли я отобедать в вашей организации?

– Да, – невнятно откликнулся нейрохирург, неохотно оторвавшись от экрана со снимками, – я пойду с тобой. Подожди.

Шагнув к раковине в углу, он начал яростно мыть руки. Зеркало над краном начало запотевать от поднявшегося пара, кожа ладоней жалобно поскрипывала. Губы главы третьего уровня кривились от болезненного удовлетворения.

Под столовой я подразумевал что угодно, но только не то место, куда мы в итоге пришли. Лучистая кухмистерская, отделанная под ренессанс, могла бы негативно сказаться даже на портмоне какого-нибудь одутловатого чиновника. Но уж точно не на его необъятном брюхе.

Архитектура выражалась в пурпурно-гедонистических тонах, потолок подпирали каннелированные колонны, пилястры и полусферические арки, а на облицованных стенах размещалась поросль диковинных растений. На потолке крепилась на цепи тяжелая, раскидистая люстра, а прямо под ней уже шумела за столом группа исследователей.

Сам же стол, широкий и прямоугольный, изваянный из мраморных пород, ломился от пищевого изобилия, что достигло критической отметки, немедленно требующей ее понижения. Мои глаза разбегались. Пальцы подрагивали, будто я уже впивался ими в плоть изнемогающего от собственной перенасыщенности соками поросенка. Зубы скрипели, как если бы я уже перемалывал ими подрумянившуюся корочку на ломтях мяса индейки, обмакнутую в голубиный паштет. А соляная кислота в желудке уже вовсю бурлила, нагнетая непреодолимой высоты волну, что обрушивалась на стенки его слизистой, оглушая лакомых рачков, ошпаренных кальмаров, мидий и остальную умело приготовленную морскую живность.

– Присоединяйся, – прочавкал тот самый парень, что обнаружил мое влияние на атмосферное давление.

Я подсел к нему рядом и тут же принялся поглощать деликатесы, буквально впитывать их через пальцы, не успевая поднести пищу ко рту.

– Ты явно не с этой планеты, – изумился он, глядя, как я сметаю все подряд подобно смерчу, портящему людям урожай, – видишь предметы насквозь, имеешь комфортабельное личное пространство. Еще и ешь, как спринтер.

– Я еще и ухом левым шевелить могу, – промычал я с набитым ртом.

– Неандерталец, – осклабился он, – что оказался в мире динозавров.

– Почему?

– Такой дикий. И такой превосходящий в эволюционном плане всех нас.

– Посмотрел бы я на твои манеры, когда желудочный сок буквально из ушей выплескивается, – возмутился я, с усилием проглотив большой ком пищи, – провиант, что взял с собой сегодня, испортился настолько, будто прошла неделя, не меньше. Магазины обнаглели в край. Вместо мяса – сплошной соевый текстурат [23] Текстурат – спец . Продукт переработки соевых бобов; дешевый заменитель мяса, производимый на основе соевой муки. .

– Текстурат используют для продажи уже приготовленного мяса, – возразил молодой ассистент, – быть может, тебе просто стоит тщательно промыть контейнер?

– Да причем здесь это! Моя еда не протухла. Она как будто бы… обесценилась что ли, в своем питательном составе. Выглядит никакой, но точно не протухшей.

Парень нахмурился.

– Покажешь потом, любопытно будет взять ее на анализ.

– Договорились, – пожал плечами я и закинул в рот очередной кусочек жареного лобстера в лимонном соусе.

– Как тебе наша кормежка? – обратился через стол ко мне нейрохирург.

– Умопомрачительная, – признал я, – но, честно говоря, я ожидал большего в плане вкуса.

Он вскинул свою кустистую бровь.

– Как курица, – пояснил я, – лобстер почти такой же на вкус. Нет, ваше меню выглядит божественно, но мне кажется, на привкус все блюда малоразличимы. Хотя, может, это из-за голода я неразборчив…

– Да вы только посмотрите, у нашего пришельца таки нашлось слабое место, – громко, с нотками притворного торжества, воскликнул нейрохирург, – бридость, обедненное чувство вкуса.

– Одно из самых бесполезных чувств, – отмахнулся я и вытер рот салфеткой.

– Подрастешь – переосмыслишь, – нравоучительно пронудел нейрохирург.

– Понятие «польза» каждый интерпретирует по-своему, – рассудил нас рыжий ассистент.

Закончив трапезу, я отложил столовые приборы и начал мять в руках салфетку. Сидящие о чем-то увлеченно спорили, казалось, все забыли о моем присутствии. Я решил прогуляться по залу, пока еще была подобная возможность. Кто знает, доведется ли мне здесь еще обедать. Стараясь не быть демонстративным, я встал из-за стола и побрел вдоль стен, сплошь увешанных картинами с абстракцией. Но их созерцание мне показалось занятием унылым, быстро выводящим из себя, взгляд не задерживался ни на одной из них. Я и раньше подозревал, что склонен относиться к прагматично мыслящему типу людей, нежели к эстетам.

Однако мое внимание привлекла скульптура, что возвышалась в центре зала, задавая своим видом завершающий штрих впечатлений, что преисполнили бы любого, кому только посчастливилось здесь быть. Я подошел ближе, вглядываясь в надпись на постаменте. Это был муляж, хотя казалось, будто высечена она была очень давно, так как инициалы скульптора якобы стерлись от растлевающего влияния времени. Фамилию я все же разобрал, поневоле помянув недобрым словом закон подлости – ведь её я уже, в отличие от имени, чуть поднапрягшись, успел вспомнить и без надписи.

– А-а… Роден, «Мыслитель», – вполголоса прочел я.

– Символизирует род нашей деятельности, – произнес кто-то за моей спиной.

Я оглянулся, запоздало узнав по голосу нейрохирурга. Он неотрывным, странным взглядом пожирал нахмуренное лицо скульптуры.

– Скажите, – обронил я, всмотревшись в две параллельные морщины на ее бронзовом лбу, – а чисто теоретически, я могу читать мысли?

– Нет, – уверенно произнес он, переведя взгляд на меня, – исключено.

– Но разве мысль не есть кучка одновременно задействованных нейронов, которые все же из материи. А материю, как вы помните, я ощущаю.

– И что с того? С гораздо большим успехом ты растолкуешь письмена племен майя. Недостаточно видеть буквы и знаки. Не понимая их значения, толку от того, что ты их видишь – ноль.

– Но язык ведь можно выучить…

– Можно, – согласился он, – но не этот. Даже если рассматривать нейронные разветвления как конфигурацию, как своеобразный трехмерный иероглиф, в очертаниях которого отражено слово или понятие, все равно не будет смысла вносить его в словарь языка…гм… мыслей.

– Почему же? – удивился я.

– Ты, видимо, забыл, что сегодня я тебе разъяснял про ассоциативное мышление. Мысль об одном и том же у всех разной формы. Она имеет свою индивидуальную архитектуру, которая ассоциируется у ее пользователя с чем-то своим. Воистину неповторимым. Так что, надежнее нашего мозга шифровальной машины, пожалуй, не сыскать… Куда там Энигме, хех…