Геннадий Башунов - Продавцы грёз. Том второй

И снова я переступаю через труп. С разорванной пулями головой и изодранной одеждой, под которой виднеется бронежилет. И снова я не испытываю угрызений совести. Но я, по крайней мере, не стал плевать на труп, как это сделал Корвел. Слабое утешение.

Под ногами красная дорожка, по бокам экспозиции. Каменный век, железный, ядерный… Я будто иду сквозь эпохи.

Я упорно веду Аларию к победе… Что ж, так тому и быть. Пусть лучше мы с Орайей станем свидетелями медленной гибели этого мира, чем она пройдет без нас. Лучше спасти кого-то одного, чем потерять абсолютно всех.

— Последняя дверь… Стреляй…

Прямые коридоры плохо располагали к пряткам. Просчет? Или уверенность, что?..

Я нажал на спусковой крючок, уже понимая, что происходит, и, вспоминая, что не надел бронежилет.

А после все случилось одновременно.

Корвел подался вперед. Из-за двери вынырнул человек. Очередь прошила ему руку и шею, но он успел сделать свое дело. По полу запрыгала брошенная граната. Я направил ствол на нее, подаваясь вперед и вниз…

Взрыв…

Хуже всего было то, что я не потерял сознание. Не отключился от болевого шока. Не умер, в конце-то концов.

Мое лицо заливала кровь. Левый глаз застилала алая пелена, а в правом навсегда поселилась тьма. Автомат валялся где-то под ногами, а из моей правой руки хлестала кровь. Боль была жуткая. Но я, усевшись, хладнокровно вытащил из-за пазухи специально приготовленный еще пару дней назад жгут и, ухватив один край зубами, принялся затягивать им правую руку выше локтя.

Корвел все еще был жив. Но его не спас даже бронежилет — половины правой ноги у него не было, а все, что было ниже пояса, превратилось в сплошное месиво.

— Зачем ты спас меня? — спросил я, затянув жгут.

— Я бы… все равно… с тобой не справился… если бы не руки… а-а… как больно… добей…

— Женщины, которых ты убивал, умирали быстро?

— … сука… я спас…

— Спас меня? Возможно, это поступок куда худший, чем медленное убийство ни в чем неповинных женщин.

Корвел коротко хохотнул.

— … больно… когда все кончится… спустишься в подвал… вон там… он чистый… с-сука… больно…

Я ждал. Ждал, пока он не скончался. Перед смертью он подался вперед, будто собираясь сказать что-то важное:

— Алария… чувствую… Аларию… красное… — Корвел замер. И тихо шепнул: — Найя…

Я закрыл его глаза и поднялся на ноги. На поясе еще висел пистолет, и я взял его в левую руку. Когда я подходил к двери, раздался выстрел. Но стреляли не в меня.

Ногой распахнув дверь, я перемахнул через распростертый на полу труп. И остановился.

В центре комнаты стояла голая по пояс девушка лет шестнадцати. У ее ног валялся подросток с приспущенными штанами. И простреленной головой.

Кажется, девушка не ожидала меня увидеть. Глядя на меня широко раскрытыми глазами, она медленно начала наводить на меня пистолет. Но я оказался быстрее.

— Ты же умирал… — вырвалось у нее.

Я подскочил к ней до того, как она успела договорить. Девушка отшатнулась назад, но запнулась об убитого несколько секунд назад мальчишку. Я упал на нее сверху.

— Пощади!

На миг каждая клетка моего тела взорвалась болью. Любую ссадину и царапину жгло раскаленным железом, не говоря уже о серьезных ранах. Все тело буквально свело от боли, оно абсолютно перестало меня слушать. Еще пара секунд, и меня ожидала, наверное, самая мучительная смерть в мире.

Но у меня был Слепок Авера, и я отмахнулся им от способности девушки. А потом направил пистолет ей в лоб. Перед глазами стояло лицо Силии, а не смуглой незнакомки.

Но она и в подметки не годилась Силии. Силия никогда бы так не сделала.

Я выстрелил девушке в лоб и почувствовал, как ее тело дернулось.

Кажется, я умирал. Наверное, когда-то я бы просто лег и, закрыв глаза, истек кровью. Но сейчас все по-другому. Я знаю, что такое цепляться за жизнь. И если я еще могу передвигаться и мыслить, значит, я еще поборюсь. Пройду еще хоть шаг. Сделаю вздох. Сожму пистолет левой рукой и выстрелю. В кого — не важно. Но не в себя, как бы мне этого не хотелось. Я слишком много пережил, чтобы сделать это.

Упасть и ждать — то же самое, что нажать на курок. Только медленней. И куда более трусливо. Можно клясть злую участь, недругов, что угодно. Только не себя. Но когда ты стреляешь в себя, ты осознаешь, что это ты отказался от борьбы. Признаешься себе в собственном бессилии. В том, что в твоей смерти виноват именно ты.

Но если я способен сделать хоть шаг, значит, я не бессилен.

И я продолжу идти.

Пошатываясь, я спускался по витой железной лестнице. Впечатление было такое, будто я очутился в плохоньком фильме ужасов: тьма впереди, стук шагов, звуки моего прерывистого дыхания. Капающая на железо ступеней кровь. Полутьма, затемненные углы, где мог прятаться кто угодно. Но прятаться уже было не кому. Все кончилось.

Я старался не смотреть на свою правую руку, но прекрасно знал, что с ней. И когда успел разглядеть все в деталях?

Она была изуродована. Буквально до неузнаваемости. Красно-черный исковерканный обрубок, который просто не мог принадлежать человеку. Не мог быть моим. От него пахло, словно от плохо прожаренного куска мяса. Да это и был плохо прожаренный кусок мяса — кисть изуродована, пальцев нет, осталась только одна фаланга от большого.

«Отстрелялся», — мелькнула короткая мысль.

Да, наверное. Никакой уверенности в левой руке, неуклюже сжимающей пистолет, не было. Впрочем, стрелять мне уже не в кого. Да, когда-то я дрался левой рукой. Но даже тогда я не чувствовал себя настолько уставшим. И не подведет ли меня моя боевая ярость? Противники Аларии мертвы, я уже перестал быть Представителем и стал… кем?

С кем вообще я собирался драться?

Что произошло с лицом, мне даже думать не хотелось. Правый глаз, который все еще заполняла кровавая пелена, не желал ничего видеть. От прикосновения к скуле всю правую половину лица пронзила боль. Кажется, ее покрывала корка, основным компонентом которой была кровь. А уж что смешивалось в этой корке — кость, грязь или плоть — не совсем ясно.

Я зашипел сквозь зубы. Не от боли, боль ушла мгновенно, едва напомнив о себе. От злости. На себя. На Орайю. На дуру Силию. Но больше всего на нее. Ту, кого я, вероятно, встречу в конце этого туннеля.

Лестница кончилась. Я оказался в тускло освещенном помещении, выбравшемся откуда-то из времен холодной войны. Мотки проводов, красные лампочки и железо, железо, железо… Здесь все пахло железом. Наверное, когда-то это помещение было бомбоубежищем, но задолго до того, как этот мир канул в бездну войны, уничтожившей ее.

— Это маскировка. Он еще не ожил.

Знакомый голос. Хотя, разве я ожидал встретить кого-то другого?