Билл Рэнсом - Огненный смерч

Его двоюродный брат Луис Очоа заметил их, когда они достигли окраины деревни, и на рысях подбежал к тележке, чтобы посмотреть, какой «урожай» собрали родственники.

— Эй, Тощий, много жмуриков нашли?

— Нет, — покачал головой Мануэлито и едва не потерял равновесие. Ему пришлось покрепче ухватиться за постромки упряжи, чтобы не упасть. — Нет, Луис, мертвых мы не нашли. Только отдельные их части. И не называй меня Тощим. Ты что, забыл мое имя?

Луис пошел рядом с Мануэлито, помогая ему тянуть тележку в направлении дома семьи Кахов.

— Везет же тебе, братан. Вон сколько красивых стальных баночек насобирал. Больше никому из деревни не удалось найти чего-нибудь — солдаты всех заворачивали назад. Опять ты единственный, кто вернулся с уловом, братан.

— Мы успели прихватить еще «Сентри», — проговорил Мануэлито, хватая ртом воздух, — и вот эти бутылки. Но нас тоже не пустил дальше солдат-гринго…

— Да-да, я слыхал, их там уйма. Одеты в космическую одежду и никого не желают слушать. Я же говорю, ты — везунчик, братан. Мало того, что столько банок набрал, так еще и «Сентри» заполучил.

Луис на мгновение прекратил свою болтовню и огляделся, будто что-то потерял.

— А где Лупита? — спросил он. — И deficientes?

Мануэлито махнул рукой назад, указывая направление, откуда только что прибыл.

— Остались там, — сказал он. — Братишки все время о чем-нибудь спрашивают, а Лупита объясняет им то, что их интересует.

— Ей следовало бы помочь тебе с тележкой.

— И я, и она — мы любим своих младших братьев, Луис. Они для нас дороже тележки, дороже любого груза… Да вон они идут уже, видишь? Слушай, что-то я хреново себя чувствую. Сейчас быстренько разгружу повозку и прилягу. Надо отдохнуть.

— Да уж, видуха у тебя неважнецкая. Может, ты заболел?

Мануэлито покачал головой, сбрасывая с себя упряжь.

— Не знаю.

Несколько секунд он стоял неподвижно, истекая потом, но чувствуя некоторое облегчение после освобождения от груза. Юноша сделал глубокий вдох и учуял запах дыма от горящего древесного угля. Почти из каждого дома по соседству доносилось мерное «шлеп-шлеп-шлеп» — хозяйки лепили лепешки из кукурузного теста. «Скоро обед, — вяло подумал Мануэлито и услыхал звон металла позади себя. — А, это Луис… перебирает стальные бутылки».

— Лупита!

Мануэлито едва узнал в истошном крике голос матери и с трудом нашел в себе силы обернуться и увидеть, что Лупита упала на тропинку, а Роберто и Рикардо пытаются помочь ей подняться.

Потом в глазах у него помутилось, и он потерял сознание…

Очнувшись и разлепив тяжелые веки, Мануэлито понял, что лежит на спине под огромной сейбой, листва которой мерцает в лучах солнца. В голове у юноши шумело, а лица собравшихся вокруг него людей как бы расплывались, становясь похожими одно на другое. Люди что-то делали с ним, но Мануэлито ничего не чувствовал. Однако он видел, видел очень явственно, что на одной из верхних ветвей дерева восседает кветцаль. Прекрасная птица расправила свои радужные крылья и наклонила голову, чтобы получше рассмотреть лежащего на земле человека, и решив, видимо, что он не представляет для нее интереса, принялась чистить клювом перья.

Мануэлито услыхал отрывочные, полные ужаса слова:

— Скорее, Луис… врача… лекарство, — и, наконец: — La bruja! — То кричала его мать.

«Я, должно быть, действительно заболел, — успел еще подумать Мануэлито. — Серьезно заболел. Мама раньше никогда не обращалась к колдунье».

Юноша почувствовал, будто он плавно взмывает вверх, туда, где сидит кветцаль, все окружающее осветилось голубым сиянием, сиянием такого же цвета, что и жидкость, пролившаяся на землю из разбитых Рикардо маленьких ампул.

А потом он провалился в небытие.

Вице-президент Карл Дж. Карлсон почувствовал запах Смерти, как только взошел на борт «Орла-2», а когда он щелкнул застежкой ремня безопасности, откидное кожаное кресло показалось ему гробом. Вице-президент чувствовал дыхание Смерти практически всякий раз, когда летал самолетом, что ему в последнее время приходилось делать почти каждый день. И это несмотря на то, что нынешняя избирательная кампания едва вступила в заключительную стадию. Сегодня запах Смерти начал преследовать его еще час назад, во время посещения сгоревшей общины Детей Эдема в Теннесси. Густой, тошнотворный аромат Смерти исходил там повсюду — от пожарных машин, от почерневшей формы спасателей, от дыхания местного мэра.

«Причиной пожара не является несчастный случай, — думал Карлсон. — Все эти тела… такое впечатление, что кто-то поджигал людей, каждого по отдельности, а потом позволил им спасаться бегством».

Следователи ФБР тоже так считали, но местный патологоанатом, большая шишка в секте Детей Эдема, заявил, что преждевременно делать какие-либо конкретные выводы. Похоже, все погибшие были Садоводами и Простодушными.

«Сто двадцать умственно отсталых детей плюс восемьдесят взрослых. Да еще человек двадцать пять обслуживающего персонала».

Они называли свою общину «Ранчо Откровения» и получили свой Апокалипсис — кто-то спалил их дотла.

Главный вопрос состоял в следующем: умертвили ли всех каким-либо химическим или биологическим препаратом, а потом сожгли, чтобы скрыть преступление? И представляют ли их останки угрозу для соседних населенных пунктов? Существует ли опасность заражения?

— А там ловкачи поработали, не правда ли? — спросил Перклис, противный репортер из Торонто. — Сожгли столько народу, а строения почти не пострадали.

— Перклис, — процедил Карл Карлсон сквозь зубы, — может, у вас в Торонто такие случаи в порядке вещей и вы к ним привыкли, но здесь убийство двух с лишним сотен человек — чрезвычайное происшествие, трагедия. Там поработали не ловкачи, а ублюдки.

Перклис поднял свой «Сайдкик», на котором мигал один из индикаторов.

— Я записываю ваши слова, господин вице-президент.

— Тогда внесите поправку — «мерзкие ублюдки».

— Не бери в голову, Карл, — сказал Марк О’Коннор. — Все образуется.

Марк О’Коннор был супругом президента Клаудии Кей О’Коннор, а произнесенная им нараспев фраза: «Все образуется!» — названием хита трехгодичной давности, который группа «Наклхедс» исполняла для Карла на партийной конференции во время прошлой избирательной кампании, когда стало ясно, что он станет вторым лицом в государстве. Его имя сверкало тогда на потолке конференц-зала под именем «Клаудиа Кей О’Коннор».

Соратникам Карлоса по партии удалось убедить его в том, что он будет их Парнем-Номер-Один, заняв пост первого помощника первой в истории Соединенных Штатов Америки женщины-президента. Теперь Карл Дж. Карлсон клял себя за то, что дал свое согласие.