Шимун Врочек - Питер. Битва близнецов [litres]

– Ну, не со всеми, – согласился Убер. – Что теперь, плакать от этого?

– Хочу и плачу! – отрезал Юра. – Мое дело.

Злость помогала.

– Это да. – Убер кивнул. – Мужчина сам себе хозяин. Сам пошел, сам поплакал. Сам успокоился. Ну, или застрелился.

– Чего-о?

Юра положил на ладонь блестящий квадратик. Латунный, похоже. С рельефным узором на боку. Кажется, олень в чаще.

– Что это?

– Зажигалка. – Юра удивленно посмотрел на Убера. Мол, разве непонятно?

Скинхед хмыкнул.

– Я понимаю, что это зажигалка. Откуда она у тебя? Ты ж не куришь. Почему-то мне кажется, она тебе чем-то дорога…

– Да. – Юра кивнул.

– Это память?

– Не знаю, память это или нет. – Юра говорил сегодня медленно и как-то необычно, не как всегда. – Эту зажигалку подарил мне отец.

– Круто, – сказал Убер. – Хороший подарок. Только ты ведь не куришь?

– Не курю. В этом и дело.

– Это ты к чему?

Юра Лейкин помедлил, рассеянно покрутил зажигалку в руках. Открыл, щелкнул. Снова закрыл. Щелк!

– Отец подарил мне ее и сказал: так я пойму, что стал взрослым.

– Ну-ка, ну-ка, – заинтересовался Убер.

– Он сказал, что когда я начну курить, то мне потребуется зажигалка. А она у меня уже есть, значит, полдела сделано. И моя первая зажигалка и первая сигарета будут означать, что я вырос. Повзрослел. Что я теперь взрослый мужчина, который сам принимает решения. Знаешь, странно, Убер. Я не знал, что взросление зависит от этого.

– Отличная зажигалка, – сказал Убер. Юра посмотрел на него, но так и не понял, издевается скинхед или говорит серьезно.

– Наверное, – сказал Юра. Пожал плечами. – В общем, я так и не начал курить.

– Это ничего, – сказал Убер. – Я бы отказался от этой вредной привычки. У меня и так их слишком много. Могу поделиться с тобой, если надо.

Юра покачал головой. Снова щелкнул зажигалкой, откинул крышку. Положил палец на колесико. Крутанул раз, другой.

Чирк! Чирк!

– Бесполезно, – сказал Убер. – Это «Зиппо», бензин из нее выветривается очень быстро. Надо просто заправить.

– Да, – кивнул Юра. – Надо.

Чирк! Полетели искры, но пламени не было.

– Может, я никогда не стану взрослым, – печально сказал Юра.

– А ты попробуй еще раз.

Юра помедлил.

– Ну же!

Чирк! Искры полетели. Юра разочарованно поднял брови.

И тут пламя вспыхнуло. Вшшшш.

– Возможно, и не нужна никакая сигарета, – сказал Убер задумчиво.

Утром он проснулся от крика. Убер занял на ночь в палатке Мики и Нэнни пустующую койку. С Нэнни он тихо договорился, что расплачиваться будет продуктами, которые брал в кредит. Под будущее убийство дракона.

Жуткий вопль разносился над станцией, далекий, преломленный эхом. Словно шел со дна моря, с глубины.

Мика поежилась. Убер поднял голову, прислушался.

– Это и есть ваше чудовище? – спросил он. Крик все длился и длился. Сегодня что-то совсем долго, удивился Убер. Забавно, кажется, он начал привыкать. Плохо то, что по крику вычислить источник почти невозможно. Торчит в туннеле ржавая труба или выходит забранный решеткой заброшенный коллектор, оттуда идет звук, а источник его – черт знает где, может, на другом конце метро. Они вчера с Юрой хорошенько так набегались, пытаясь найти источник крика. Так и не выяснили.

Мика кивнула.

– Да. Ему больно.

Убер с удивлением посмотрел на маленькую серьезную девочку.

Мика повторила:

– Ему больно.

Убер заговорил скороговоркой, словно оправдываясь:

– Я должен встретиться с пацанами. Они ждут меня. Вместо этого я торчу здесь, изображая архангела Гавриила… – Он добавил совсем тихо, себе под нос. – Это жопа. Точно жопа.

Крик повторился. В этот раз он звучал странно, переливами – то ниже, то, наоборот, забирался почти в режущие высоты. Мика внимательно слушала. Когда наконец крик стих, она покачала головой.

Убер посмотрел на нее вопросительно.

– Что? – спросил он. Мика пожала плечами.

– Сегодня ему совсем грустно. Бедное.

Убер сказал совсем тихо, себе под нос:

– Несомненно жопа.

Убер шагнул вперед, сел перед Микой на корточки, заглянул в глаза:

– Мика! – щелкнул пальцами. – Мика! Бобренок!

Девочка подняла голову. Потребовалось несколько секунд, чтобы ее взгляд сделался осмысленным.

– Ангел, – произнесла она.

Убер заговорил мягко, убаюкивающее.

– Мика, послушай меня внимательно. Ты понимаешь, что, возможно, это чудовище… эта тоскующая тварь… – Он замялся, что для скинхеда явно непривычно. – Она…

Мика продолжила:

– …убила мою маму?

Убер закончил:

– …убила твою маму.

Они произнесли это одновременно. Посмотрели друг на друга. Молчание.

– Та-ак, – протянул Убер. – Значит, понимешь, и все равно жалеешь?

Мика выпрямилась. Заговорила тихо и негромко:

– Я думаю, моя мама где-то внутри него. И когда мама вспоминает обо мне, она поет песенку. – Девочка посмотрела на Убера. Взгляд был остановившийся и какой-то… потусторонний. – Там, внутри него. Для меня.

И Мика начала напевать что-то. Монотонно и непонятно, слов не разобрать. Словно маленький якутский шаман. Глаза Мики словно видели что-то за гранью этого мира, за пределами метро. Может, мир железных одноногих злых великанов Абаасов.

Убер – у него мороз по коже от этого взгляда. Он резко встал.

– Блять! – вырвалось у него. Убер снова присел на корточки рядом с девочкой. – Мика, ты видишь меня? Посмотри на меня. Мика!

Мика, словно в трансе, качнулась. Убер выругался, глаза у девочки стали будто стеклянные. Она качнулась вперед, назад. Как неуклонный маятник. Ленинградский метроном. Так, так. Так, так.

Мика заговорила глухим низким голосом:

– Потому что она меня любит.

«Ч-черт». Убер схватил ее за плечи, тряхнул.

– Мика!

В этот момент в палатку вошла Нэнни, увидела Мику с Убером. Нэнни подбежала, с силой оттолкнула Убера.

– Не мешай! – Она сбросила кофту, ловко и привычно подняла и уложила Мику на постель. Развязала шнурки и скинула с нее кеды. Скинхед рядом не знал, что делать. «Вот ведь». Самое страшное – когда ты большой и сильный, но не можешь помочь маленькому и слабому существу. Все твои силы, злость и боевые навыки бесполезны. Смешно. Он вспомнил свое ощущение, когда жена там, в Якутске, еще до Катастрофы, сказала ему, что беременна.

– Такое уже было?! – спросил Убер.

– Не мешай, говорю.

Убер встал.

– Твою мать… – Он повертел головой, словно память жала ему в районе шеи. – Вот же угораздило меня влезть в это дело.

Нэнни начала растирать руки и ноги девочке. Похлопала ее по щекам. И снова начала тереть ей руки. Делала она это все неторопливо, без особого старания, но методично и толково, как опытная медсестра. Словно это обычная рутина. Лицо Нэнни почти скучающее. Не сказать, чтобы она была взволнована.