Шимун Врочек - Питер. Битва близнецов [litres]

В туннеле стояла пылевая завеса, дышать было почти нечем. Убер натянул марлевую повязку вроде той, что носили мортусы.

Он вернулся к двери. Взрыв не сорвал замок, а просто вырвал петли решетки. Убер ухватился за решетку двумя руками, расшатал ее, как гнилой зуб – и сорвал. Вернулся за огнеметом, пролез через завал и подошел ко внутренней двери. Обычная металлическая. Какие-то буквы, не разобрать из-за времени и пыли.

Он помедлил. За дверью точно что-то было. Убер достал и выложил на ладонь две вещи. Фотокарточка из паспорта – на фото молодая девушка. Зажигалка «Зиппо» с оленем на рельефе – память о Юре.

Бережно спрятал фото во внутренний карман, оставил только зажигалку.

Вдел руки в ремни огнеметного ранца, застегнул пряжку на груди. Щелкнул зажигалкой, поджег запал огнемета. Пламя светило уютно и спокойно – как дух самурая перед битвой.

Убрал зажигалку в карман. Выдохнул. Взял огнемет наперевес – и толкнул дверь.

– Дракон? – Мика удивилась. – Что такое «дракон»?

Пауза. Убер поднял брови. Все-таки дети умеют озадачить.

– Неужели вы не читали ей сказок? Натали Васильевна, что же вы!

Нэнни заворчала. Убер сказал:

– Дракон – это животное. Огромное и обычно невероятно злое, если, конечно, не из Китая явилось.

– А там драконы – добрые?

– Там драконы – всякие. Но в основном добрые. И бумажные.

– А этот…

– Этот – злой.

Мика покачала головой.

– Нет? – удивился Убер.

– Он не злой. – Мика помедлила. – Просто его таким сделали.

От чудовищной вони Убер едва не задохнулся.

Чудовище, похожее на раздутый гигантский шланг, лежало здесь. Черное с желтыми и зелеными пятнами. Коротенькие лапы.

Та гора высохших трупов – это жертвы, что приносили жители «Обводного канала» чудовищу долгие годы, понял Убер. Останки люди Соловья паковали в мешки и выбрасывали в котлован через заброшенный старый коллектор. Справа груда серых мешков. Для трупов и отходов.

Дракон был огромен. Всего-то три метра.

Этот дракон – совсем не был похож на дракона. Это всего лишь обрубок, жуткий мешок плоти, кожаный бурдюк, перевитый толстыми венами – толщиной с руку человека. Он даже был не способен передвигаться самостоятельно…

– Второе пришествие Великого Сифилиса, – сказал Убер. – Блин. Никогда еще убийство животного не выглядело настолько фаллическим! В общем, – сказал он тише: – Явно пора заканчивать читать Фрейда перед сном…

«Моя мама внутри него… она поет», – сказала Мика. Прощай, Мика. Видимо, она и была последней жертвой.

Убер направил огнемет на чудовище.

– Давай, чудовище, – сказал Убер. – Кричи в последний раз. Спой мне чертову подземную песню…

И нажал на спуск подачи бензина.

Когда в него ударила струя огня, дракон выгнулся и закричал…

Убер шел. Когда он добрался до вестибюля «Обводки», у него дрожали ноги. Лицо страшно горело. От него воняло, как от сгоревшей груды отходов.

«Я сжег дракона. Кому такое могло присниться?» – подумал он.

– Парень, ты цел? – спросил пожилой солдат. – Ты… как?

Он молча опустил огнемет на землю. Кивнул – спасибо.

– Парень?

– Дракона больше нет, – сказал Убер. И пошел. Надо было как-то отмыть эту черную жирную сажу.

Днем позже

Дрезина замедлила ход и остановилась.

– Тебя подвезти, парень? – спросили оттуда.

Убер повернул голову. Надо же, дежавю. Дрезина мортусов, опять их двое. Грузный мортус стянул белую маску вниз. Убер присвистнул. Ничего себе, старый знакомый.

Второй, молодой мортус, тоже стянул маску. Почесал начавшую отрастать рыжую бороду.

Люди покидали станцию. Шли вдоль путей, тащили на себе баулы с вещами. Дрезина проезжала мимо них, понурых, растерянных, несчастных. На «Обводном канале» скоро не останется ни одного жителя, подумал Убер. Проклятое место, проклятые воспоминания. Теперь ужас и боль умирающего дракона останется с ними навсегда.

Они шли мимо Убера, безразличные и безмолвные, словно тени в аду.

Кто такой ангел, как не тот, кто несет возмездие? Смерть и кару. Убер покачал головой. «Может, я зря приехал тогда вместе с мортусами», подумал он. Дрезина надсадно скрипела. «Никто не любит посланников смерти». Никто. «Даже я».

– Нет, – сказал Убер. Открыл глаза. – В этот раз я, пожалуй, сам. Спасибо.

– Я же говорил, он тоже верит в приметы, – обрадовался молодой. – Не такой уж он и безбашенный.

Старший мортус пожал плечами.

Убер зажал зубами сигарету, вынул зажигалку «зиппо». Чирк! Это была зажигалка с рельефным рисунком оленя на щечках. Прикурил.

Пламя осветило его измученное лицо, похожее на усталые лики святых в заброшенной, покинутой людьми церкви.

– Может, я просто… немного повзрослел? – сказал Убер. Потом засмеялся: – Да хрен там.

Мимо тлеющего огонька сигареты медленно пролетели несколько спор плесени. Плесень никуда не торопится. Плесень знает, кто в итоге будет владеть всем…

Темнота. Мрак. Непроглядная бездна, полная фантомов, что бродят по моим зрительным нервам.

Иногда мне кажется, что я что-то вижу. Цвета. Синий. Желтый. Красная вспышка. Что-то зеленое.

Но это ложь. Ничего этого нет. Ни один случайный фотон не забредает сюда, в зеркальную гладь моих зрачков.

Здесь, под землей, только тьма. Никаких звезд.

Последние дни и мгновения растворяются в темноте. Мрак поглощает их, утробно чавкая…

С каждой секундой все сложнее мыслить ясно.

Воспоминания в темноте – пустая трата сил.

Чтобы понять, кто я есть, мне нужен свет. Это почти физическое ощущение.

Я встаю и иду.

Вопрос: вверх или вниз?

Конечно, почему бы не оставить себе иллюзию выбора?

На самом деле выбора нет.

Мои инстинкты, доставшиеся мне от двуногих животных, сотни тысяч лет живших между солнцем и землей…

…шепчут мне, что я совершаю ошибку.

На самом деле, настаивают они, тебе нужно наверх. К солнцу.

Инстинкты лгут.

Вся жизнь теперь – внизу.

Я иду по ступенькам эскалатора. Все ниже и ниже.

Спускаюсь.

Спускаюсь.

И вспоминаю.

Человек спускается по лестнице.

Спускается.

Спускается.

Спускается…

– Становится теплее, – говорит человек.

«Теплее». Кажется, я не ошибся.

И тут ступенька проваливается подо мной. Кхррхак! В последний момент я выбрасываю руки и вцепляюсь в металлический край.

Вишу над бездной. Ноги болтаются.

Ангел без крыльев, разучившийся летать.

В глазах темнеет. Сердце бьется так, словно его загнали, как загоняет одинокого беглеца стая собак Павлова.