Шимун Врочек - Питер. Битва близнецов [litres]

Спокойно. Это всего лишь паника.

Спокойно.

Не думай о бездне под ногами.

Не думай о том, что ты слишком ослабел, чтобы подтянуть свое тело наверх.

Не думай о том, что пальцы вспотели и вот-вот соскользнут.

Не думай о шаткой конструкции, которая каждую секунду может обрушиться под твоей тяжестью.

Не думай.

Эти мысли бесполезны. Они лишают сил.

Долбаный самурай всегда спокоен перед лицом долбаной смерти.

Долбаный бусидо.

Из двух путей всегда выбирай путь, ведущий к смерти. Это я помню.

Я вишу над черной бездной. Пальцы взмокли и устали, и вот-вот соскользнут.

Что ж…

Иногда надо…

Сделать первый шаг.

Я отпускаю руки.

Человек падает в полной темноте.

Падает.

Падает.

Падение бесконечно. Воздух свистит в ушах. Сердце замирает…

И вдруг…

Я вижу свет.

Забавно.

В последний момент я группируюсь, чтобы упасть на спину. Так делают каскадеры.

И прежде чем упасть, я успеваю подумать:

«Забавно».

Помещение, освещенное теплым светом карбидки. Гора земли, обросшая грибными гирляндами.

Склонившаяся рядом темная фигура. Человек что-то делает. Рыхлит, подкапывает, ровняет. Тусклый отсвет металла. Вдруг человек слышит странный звук. Человек замирает, поднимает голову. Глаза его расширяются.

– О черт! – говорит человек.

Бух!

– Уфф, – удар в спину. Не так жестко, как я думал. Хотя дыхание из меня все же выбивает напрочь. Зубы лязгают.

Внутри меня что-то екает. И слетает и звенит, словно сорванная деталь. Шестеренка, вылетевшая из заржавленного механизма.

Я почему-то чувствую запах машинного масла.

Я скатываюсь вниз, переворачиваюсь на четвереньки. Черт. Земля все такая же твердая…

– Ох, – говорю я только. Чувствую, как кровь из прокушенной губы течет по подбородку.

Не худшее приземление.

Из тех, что у меня были.

Не худшее.

– Твою мать, – чей-то голос.

Я упираюсь ладонями в пол и с усилием поднимаю голову. Темная фигура смотрит на меня, пытающегося встать. В голове звенит, все двоится. Сотрясение? Этого еще не хватало. Но я жив.

Фигура вдруг разворачивается и убегает. А свет остается…

Я наконец встаю на колени. Все тело болит, как отбитое. Ха-ха-ха. Закрываю глаза ладонью, щурюсь. В затылке страшная, вытягивающая боль. Ничего, ничего.

Лампа-карбидка светит едва-едва. И все равно у меня ощущение, что глаза мне вынимают ржавой металлической лопаткой.

Как у садоводов.

Резь невыносимая. Слезы льются из меня, как реквием по мечте. Черт, черт, черт.

Соберись, солдат.

Я встаю вслепую, иду, вытягивая вперед руки, – пока не упираюсь в стену. Так, собраться. Сквозь пелену слез я вижу, что остался один. Тот человек, что здесь был, убежал. Но там, куда он убежал, наверняка найдутся люди, которые вернутся сюда. И я должен прийти в себя. Собраться и выжить в очередной раз.

Я опускаю руки и провожу по земле.

Ничего не вижу. Чертов свет. Сквозь облако слез я нащупываю что-то холодное и железное. Это садовая лопатка. Она мокрая от земли, рукоять еще хранит тепло человеческого тела.

Я поднимаю ее и беру на изготовку.

Что ж, будет чем сражаться, когда они за мной вернутся.

Комендант Сенной, больше известный в метро под прозвищем Тертый, подошел к столу и постучал костяшками пальцев по его выгнутой от старости, расслоившейся поверхности. Раз, два, три. Только бы ничего не случилось. Только бы… Хватит пока и той задницы, в которой Большое метро оказалось спустя месяц с лишним военных действий. Тьфу-тьфу-тьфу.

«Обстановка мрак, короче».

«Восстание» и «Маяк» потеряны безнадежно. «Достоевская» переходит из рук в руки, баррикадами забиты туннели до самого верха; мины, ловушки – живая душа не проскочит. Приморцы и веганцы схватились лоб в лоб. Веганский десант штурмовал несколько вентшахт и отдельных станций в тылу фронта. И в двух местах им даже удалось достичь успеха. Пусть и временного. Тертый поморщился.

Пора и нам сделать ответный ход. Пора-пора, порадуемся… на своем веку…

– Так он говорит правду? – Тертый повернулся к Олегу Лесину, министру обороны, ранее бывшему его заместителем.

– Думаю, да.

– Думаешь? Или знаешь?

– Это очень вероятно, – дипломатично ответил Лесин. Он всегда был по природной склонности политиком.

Тертый провел рукой по подбородку. Шершаво и царапается. Когда бриться-то? Времени совсем нет. Тут пожрать не успеваешь… А побриться все-таки надо. Небритый глава целой станции, председатель совета Большого метро, он же в просторечии «сенат» – это может вызвать настоящую панику.

– Твое предложение? – сказал он.

– Собрать совет метро, обсудить перспективы… – начал Лесин. Тертый отмахнулся.

– Издеваешься, что ли? Я же хочу, чтобы мы действовали, а не как следует, от души, поработали языками. Так. – Он помедлил, раздумывая. – Хотя… ты прав. Зови. Может, так будет даже лучше. Доступнее для мозгов господ сенаторов. Да… и приморских тоже позови.

Лесин кивнул. Поднялся и вышел. Тертый помедлил, посмотрел ему вслед. «Кажется, я влезаю в большую авантюру», – подумал он.

Сенаторы собрались в течение часа. Дольше всех не могли найти Аслана Закирова, сенатора от Азерков. Даже приморцы, холодные и высокомерные, пришли раньше него.

– Итак, – сказал Тертый. – Вы все знаете, что происходит. Веган жмет и давит. У него большой запас резервов и отлично отлаженная военная машина. Мы несем потери – даже во время Перемирия. А что будет, когда оно закончится? Мы цепляемся за каждый метр туннеля, за каждый тюбинг, но нас все равно выдавливают. Что можно сделать?

Поднялся шум.

– Морячки предлагают применить фосген, – сказал Тертый. Сенаторы очень удивились – как он и добивался.

– Что?!! – сказал за всех Аслан.