Константин Соловьев - Раубриттер [I - III]

Прежде он никогда не задумывался об этом. Прежде у него и не было времени подумать о таких вещах, вспомнил Гримберт, все свободное время он отдавал тому, что получалось у него лучше всего – плетению бесконечной паутины.

Зато теперь его в избытке. А скоро появится и возможность воплотить всё в жизнь. Гримберт жил ради этой возможности.

- Так значит, внутри никого нет? – машинально спросил он, забыв, что уже не раз задавал этот вопрос Берхарду.

- Кабина как будто пустая, мессир, - терпеливо ответил тот, - Внутрь уж я не забирался, уж извини. Мало ли какой сюрприз предыдущий хозяин оставил. Мина какая или газ ядовитый… Мне эти штучки не нужны, своя работа есть.

- Ты мог бы разобрать его. Там одного металла – несколько квинталов. Кузнецы в Бра были бы счастливы.

- Тащить металл из Альб? – Берхард презрительно рассмеялся, - Нет уж, благодарю покорно, я бы охотнее таскал серу из ада.

- Там не только металл. Оборудование, приборы…

- Связываться со святошами – себе дороже. А ну как окажется там еретическая технология, что мне, на костёр за это идти? Нет уж, пускай уж лучше этот железный болван ржавеет себе под Бледным Пальцем. Мне с него толку никакого, так хоть и вреда не причинит…

Наконец Гримберт решился задать вопрос, который тревожил его сильнее всех прочих.

- Как думаешь, он на ходу?

- Мне до того дела нет. Просил отвести к Бледному Пальцу – я отвел. Дальше не моя забота. Ну, погрелись, теперь и спать можно.

Он завернулся в свой плащ и, притушив крохотный костер, почти сразу захрапел.

Семь имён… Слушая злой гул ветра, Гримберт укутался в свое тряпье и стал вновь раз за разом повторять их, размеренно, словно перекладывал чётки.

Алафрид, императорский сенешаль. Лаубер, граф Женевский…

***

За всю ночь он так и не сомкнул глаз. Впервые не из-за холода.

К утру его трясло так, что даже порция горького хлеба осталась нетронутой - он боялся откусить себе язык. Дорога оказалась несложной, сплошь пологие места и мягкая земля под ногами, но, несмотря на это, Гримберт выдыхался куда быстрее, чем обычно, преодолевая вслед за Берхардом коварные ледники и осыпи.

Если доспех не на ходу… Последствия этой мысли были сокрушительнее тандемного боеприпаса, проломившего лобовую броню. Раз за разом втыкая клюку в неподатливую землю, Гримберт повторял все молитвы, которые помнил. Не столько из надежды – он никогда не считал себя набожным – сколько для того чтоб занять мозг, отвлечь его от страшных мыслей.

Поэтому он не сразу понял, отчего Берхард неожиданно остановился, поднявшись на небольшой холм.

- Что такое?

- Бледный Палец, мессир.

Сердце сделало пару затухающих ударов, а потом противнейшим образом заскрипело, перестав разгонять кровь по телу.

- Он… там? – осекающимся голосом спросил Гримберт.

- Доспех твой? Там, куда он денется… Вон, торчит среди кустов, болван железный.

- Как он выглядит?

- Как… - Берхард замешкался, пытаясь найти в своём небогатом словарном запасе подходящее сравнение, - Как кусок брошенного давным-давно старого хлама, мессир.

- В какой цвет он окрашен?

- Ни в какой. При такой-то погоде даже оцинковка облезет через пару лет. Серый он, как железяка.

- Гербы? Может, сигнумы?

- Ни черта, мессир. Серый – и все.

- Я хочу… я хочу прикоснуться к нему. Подведи меня ближе.

Берхард выругался сквозь зубы, но покорно взял его за предплечье жесткими пальцами и потянул вниз с холма. От каждого шага Гримберт вздрагивал, будто шел по минному полю, дыхание с шумом рвалось наружу. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Берхард отстранился.

- Вот он. Протяни руку.

Гримберт с содроганием протянул руку и положил ладонь на что-то твердое. Холод металла почти сразу обжег кожу, но он не отнимал ее, пока пальцы не превратились в ледышки. Сталь. Благословенная Господом бронированная сталь. Гримберт принялся ощупывать ее обеими руками, ощущая благоговение сродни тому, которое испытывает паломник, припавший к раке с мощами великого святого.

Вмятины, заусенцы, заклепки… Этот доспех был не нов, он понял это мгновенно, по одному только прикосновению. Не миланской работы, определенно, очень уж грубо, как для миланских мастеров, славящихся своим искусством. Не продукт Золлингена, о броне кузниц которого слагают легенды. Может, толедская работа? Тоже едва ли – тамошние доспехи славились ювелирной сложностью ходовой части, тогда как здешняя была архаична и откровенно грубо устроена. Только бы не нюрнбергский – нюрнбергские доспехи отличались капризностью в эксплуатации и не самым удачных набором вооружения…

Плевать, решил он, не в силах выпустить из объятий бронированную сталь, впитавшую в себя весь холод Альб. Пусть хоть нюрнбергский, хоть аугсбургский или даже гуннский.

Рыцарь – это не доспехи, а то, что внутри них. Магнебод был рыцарем, даже выбравшись из своих лат. И он, Гримберт Туринский, тоже рыцарь.

- Где здесь лестница? Помоги мне ее нащупать.

- Да нет здесь лестницы, мессир. Пара выемок в броне разве что. Ногу сюда… Нет, выше… Да. Стойте, сейчас подсоблю…

Берхард оказался прав, поднявшись на две ступени, он ударился головой о что-то твердое и, подняв руку, нащупал округлую рукоять люка. Непривычно низко, даже лестница не нужна. Какого же он роста? Футов восемь-девять? Меньше, чем он надеялся. Больше, чем он мечтал.

Люк долго не поддавался, видно, успел знатно примерзнуть за все то время, что доспех стоял тут, под Бледным Пальцем. Но Гримберт, стиснув зубы, поворачивал ручку с такой силой, будто от нее сейчас зависела его жизнь. В какой-то смысле так все и было.

Люк распахнулся с протяжным скрежетом, напоминающим скрип железной девы, ждущей свою следующую жертву. Гримберт нащупал на его внутренней стороне еще одну выемку, уперся в нее, подтянулся – и вдруг оказался внутри.

Тесно – первое, о чем он подумал. Попытавшись вытянуть руки в стороны, он тут же наткнулся на стены кокпита, покрытые грубой кевларовой обшивкой. Невероятно тесно. Это походило даже не на кокпит, а на тесный сундук, в котором невозможно было выпрямить ноги. Даже в учебных доспехах, которые Гримберту доводилось осваивать в детстве, было куда больше пространства. Твердая спинка пилотского сидения напоминала крышку гроба. Гримберт попытался нащупать ее регулятор, но лишь потратил впустую несколько минут – судя по всему, аскетичное убранство этого доспеха не располагало к подгонке под человеческую фигуру.

Гримберт полушёпотом выругался. Подобное устройство кокпита отдавало даже не аскезой, а усмирением плоти. Говорят, подобным образом устроены внутри доспехи некоторых монашествующих Орденов, которые ставят перед своими рыцарями целью ни на миг не забывать о тщетности всего земного и бренности плоти. Будет забавно, если ему достался как раз такой доспех.