Константин Соловьев - Раубриттер [I - III]

Бесцеремонно отпихнув его, Берхард протянул свою единственную руку куда-то за кресло и, повозившись, принялся вращать что-то металлическое, утробно гудящее, отчего по вымороженными внутренностям доспеха прошла едва ощутимая вибрация. Не в силах поверить этому, Гримберт вновь впился руками в приборную панель и вновь ощутил эту вибрацию. Блаженное ворчание раскручивающегося маховика.

Динамический инерционный стартер. Господь Бог и двенадцать апостолов!

Несмотря на холод, он ощутил, как тепло от затылка до пяток обожгло горячим потом. Возможно, доспех столь стар, что у него нет резервного накопителя энергии, а питание для приборной панели и запуска реактора он получает от преобразованной кинетической энергии. Гримберт никогда не слышал, чтоб эту невероятно древнюю технологию использовали для рыцарских доспехов, но утробное ворчание маховика действовало лучше всяких доказательств.

Берхард работал рычагом несколько минут, после чего тяжело выдохнул и проворчал:

- Ну, должно хватить. Пускай.

Этого мгновения Гримберт ждал бесконечно долго, держа пальцы на тумблере зажигания. Сердце билось так громко и отчетливо, будто само было динамо-машиной, готовой запустить внутрь стального гиганта электрическую искру.

Панель негромко загудела, оживая под пальцами Гримберта. Он не видел ее огней, но хорошо ощущал ладонями легкую вибрацию, отзвук дыхания огромного механизма. И этот механизм не был мертв. Просто немного устал, бесконечно долго ожидая своего хозяина среди ледяных просторов Альб. Своего нового хозяина.

Что ж, пришло время им поприветствовать друг друга.

Гримберт вставил нейро-штифты. И не успел услышать даже щелчка.

***

Это было похоже на взрыв крупнокалиберного фугаса внутри черепной коробки. Гримберт захрипел, чувствуя, как тело выгибается дугой в неудобном кресле, как у несчастного, которому выжигают нейроны Печатью Покаяния. Боль хлынула обжигающими ручьями от темени вниз, по руслам нервных окончаний, заставляя конечности дергаться, точно в Пляске Святого Витта, а мышечные волокна – скрипеть от напряжения.

Где-то в агонизирующем мозгу скакнул крохотный импульс - ошибка. Он где-то ошибся. Сейчас эта дьявольская машина превратит его череп в подобие обгорелого горшка с сажей внутри…

Но прошло несколько секунд, а он все еще был жив.

К исходу пятой боль постепенно стала спадать, медленно и неохотно, как отливная волна, тягуче уползающая в океан со своей добычей. Гримберт все еще всхлипывал, сотрясаясь от бесчисленных спазмов, но уже мог ощущать свое тело, скорчившееся в кресле и потерявшее способность ощущать холод. Проклятое устройство. Там, где «Золотой Тур» ограничивался мягким предупредительным касанием, рождающим разве что зуд где-то в гипоталамусе, этот доспех обрушивал на ничего не подозревающего человека обжигающие каскады высокого напряжения. Варварская, совершенно бесчеловечная технология.

К десятой секунде Гримберт обнаружил, что может дышать, обливаясь ледяным потом. К пятнадцатой – что может видеть.

Боль мгновенно прошла, а может, просто отступила, потому что он враз про нее забыл. Он видел. Поначалу это было мучительное ощущение – кора его мозга вспоминала, каково это, воспринимать изображение не через изувеченные зрительные нервы, а напрямую через сканеры большого металлического тела. И получалось у нее это с трудом.

Он видел. Он пытался видеть.

Мир норовил состыковаться из разнородных кусков, это было похоже на попытку собрать целостное изображение из разбитых фрагментов витража. Небо и скалы путались между собой, вызывая у Гримберта мучительное головокружение. Варварская, примитивная, крайне несовершенная технология…

А потом витраж вдруг стал единым целым - и это было так великолепно, что Гримберт чуть было вновь не разучился дышать.

Альбы. Он совсем забыл, что за этим коротким словом скрывается не только обжигающее морозное дыхание гор и хруст снега под ногами. И теперь потрясенно разглядывал узкие хищные пики, похожие на штыки из стали и льда, вздымающиеся из самой земли. Безжалостная резкость механических объективов превратила их в жуткие сооружения, на которые даже глядеть было больно, словно давно отсутствующие глаза могли о них порезаться.

Изображение было скверным. Неестественно контрастное и болезненно резкое, оно не знало цветов – весь окружающий мир для Гримберта состоял из грубых оттенков серого с большим обилием антрацитового. Даже девственные снега горных пиков казались серыми, как старые лохмотья. Неприятный мир, неестественный и даже жуткий. Но после полугода в объятьях полной темноты Гримберт разглядывал его с упоением, как прежде не разглядывал даже картины в собственной дворцовой галерее.

- Что, очнулся?

Гримберт машинально скосил взгляд себе под ноги и увидел мужчину. Девятифутовый рост доспеха делал его в два раза выше - разница не огромная, но ощутимая. Мужчина был облачен в короткий меховой полушубок и крепкие, хоть и порядком стоптанные, сапоги, единственная рука придерживала ремень висящего за спиной мушкета. Высокий, машинально оценил Гримберт, привыкая к своему новому росту, высокий и тощий, как рыбья кость, но только слабым не выглядит. Напротив, каким-то прочным и острым, словно создан из того же материала, что и окружающие их Альбы. За неухоженной бородой и глубоким меховым капюшоном даже сенсоры рыцаря бессильны были разобрать черты лица, зато выделялись глаза – насмешливые и серьезные одновременно.

- Ну и рожа у тебя, мессир, уж не обижайся.

Только тогда он понял, кто это. Берхард. Соотнести ставший знакомый грубоватый голос с никогда не виденным прежде лицом было непросто. А может, он просто не привык еще использовать чувства, которых долгое время был лишен.

Не такой уж он и старый, подумал Гримберт, ворочая головой, ставшей вдруг тяжелой, точно мерзлый валун. Хоть и видно, что жизнь здорово его истощила, выпив большую часть жизненных соков. Пожалуй, он похож на сухое дерево – из тех, что выглядят старыми и немощными, но стоят сто лет, равнодушно впитывая свет солнца вперемешку с радиацией.

- Уж не тебе бы это говорить. Черт, если бы я увидел тебя, то нанял бы любого другого проводника!

Берхард ухмыльнулся. Ему явно неуютно было находиться возле большой махины, которая смотрела на него сверху вниз, но он не делал попытки отойти в сторону. Разглядывал Гримберта со смесью интереса и недоумения, как разглядывал бы привычную скалу, которой вдруг вздумалось оторваться от хребта и заговорить человеческим голосом.

- Любой другой проводник довел бы тебя до предгорий, свернул шею и сбросил в ущелье.

- Мне повезло найти единственного, алчущего войти в высший свет. Что ж, ты получишь свое. На латыни Бледный Палец - Digitus Pallidus. Как на счет стать бароном фон Паллидус? Звучит в меру звучно. Я знал выскочек с куда более фальшивыми именами.