Дэвид Эннендэйл - Грешные и проклятые

И я бил его, пока рукоять автопистолета не сломалась. Я отбросил обломки и склонился над ним. Он был еще жив. А пока он жив, полк был в опасности. У меня не было выбора.

- Ваша ошибка была в том, что вы оставили меня в живых, - сказал я, схватив его за горло. До штыка и лазерного пистолета было не дотянуться, но иногда и лучше убить врага голыми руками. – Если бы вы убили меня сразу, я не смог бы обнаружить никого из вас. Но я вас обнаружил, и теперь убью вас всех, грязные твари. Кем бы вы ни были, вы не сможете осквернить душу этого полка.

Он хрипел и задыхался, вцепляясь в мои руки, его окровавленное лицо стало фиолетовым. Из-за этого его синие глаза стали заметны еще сильнее, и когда они выпучились, я крепче сжал его горло.

- Вы не сможете, - повторил я. – Я вам не позволю.

Его шея сломалась, хрустнув в моих руках. Я сел на пол, чувствуя прилив адреналина. Я ждал, когда его глаза станут первоначального цвета, какими они были, пока инфекция не коснулась его. Но его глаза не менялись, и я подумал, что, наверное, они всегда были синими. Или, может быть, он был их главарем все это время – паук, плетущий свою паутину на самом виду.

В моем разуме пронеслись варианты событий, один другого страшнее. Но какой бы из них ни оказался верным, все они имели смысл. Как адъютант полковника, он мог пройти где угодно, и никто не обратил бы на него внимания. Что могло бы служить лучшей маскировкой для такого существа – каким бы существом он ни был? Я до сих пор не знаю, кем он был. Да это и неважно. Я знал моего врага. Я знал, как его остановить. Мне не было необходимости знать его имя.

Шатаясь, я поднялся на ноги. Выли сирены. Мои руки сводило болью. Если вы никогда не душили другого человека, вы не можете представить, как болят потом пальцы и ладони. Но, несмотря на боль, было в этом что-то, приносящее глубокое удовлетворение. Даже дикую радость. Признаюсь, я чувствовал ее. Пусть все враги человечества встретят свой конец от рук честных людей.

Я прошел мимо стоек с оружием к нише с когитатором управления. По пути я взял лазган и запасные аккумуляторы к нему. Если мой план увенчается успехом, у меня не будет времени перезарядить оружие обычным способом.

Добравшись до предохранительного устройства, я увидел, что его достаточно просто включить и активировать. После этого прикладом лазгана я разбил панели когитатора, чтобы не позволить отключить его, и выключил сигнал тревоги. Приговор вынесен и будет приведен в исполнение без предупреждения. Потом я поднялся на верхний этаж бункера, пройдя по скрипящим мосткам и феррокритовым ступенькам.

Оказавшись на крыше бункера, я огляделся. Сверху открывался вид на ближайшие траншеи. Под пылающим небом, словно насекомые, туда-сюда суетились солдаты. Услышав выстрелы внизу, я понял, что кто-то обнаружил убитых часовых и вступил в бой с сервиторами. Скоро они добрались бы и до меня, если бы я остался там. Я прошептал молитву Богу-Императору и, доверившись Его защите, спрыгнул с крыши бункера в грязь. Что-то хрустнуло во мне, когда я приземлился, и, показалось, я не могу дышать. Но все же я поднялся на ноги. Время было против меня. Оставалось лишь несколько секунд, чтобы убежать как можно дальше от бункера.

Взрывом меня сбило с ног и подбросило в воздух. Ребра треснули, когда я ударился о землю, но не выпустил из рук оружие. Жуткая боль охватила меня, но долг заставил подняться на ноги и следовать дальше. Небо пылало – на этот раз не от огня орудий, а от взрыва бункера. И земля тряслась, словно раненое животное в агонии.

Понадобился лишь один хороший удар в правильном месте. Траншеи содрогнулись и стали осыпаться. Не отдельные участки, а вся сеть. Каждая траншея, каждый отрезок – все исчезло под бешеным потоком кипящей грязи. Я услышал поднявшиеся вопли, потом раздались взрывы, когда наши пушки стали проваливаться в грязь. Новые взрывы слышались в дальних траншеях, и огонь в небе разгорался все ярче. Словно сияние света Бога-Императора, сжигающего врагов Его.

Я бежал сквозь туман и дым, тяжело дыша, несмотря на опасность, мимо рушащихся траншей. Я направлялся к пункту, который выбрал заранее – возвышенности, где земля была достаточно твердой.

Единственное безопасное место было на возвышенности над линией траншей. Большинство солдат полка не успели выбраться из траншей и утонули в грязи. А тех, кто успел, на возвышенности ждал я. Это был единственный способ удостовериться. Единственный способ спасти полк от ужасов, которые укрылись внутри него.

Иногда спасение можно найти лишь в смерти.

Я должен был быть уверен. Я не мог позволить спастись никому. Бог-Император поставил мне задачу, и я был твердо намерен выполнить ее. Я стоял, освещенный пламенем, окутанный дымом, и ждал, когда первые выжившие стали выбираться на возвышенность, кашляя и задыхаясь. По виду обычные солдаты. Окровавленные, грязные, израненные.

С синими глазами.

И тогда я услышал ветер. Я услышал его, и мне показалось, что в нем звучит голос. Голос божественной воли, которая движет нами всеми. И я знал, что иду верным путем.

Я застрелил первого из них. Я застрелил их всех. Одного за другим. Несомненно, я казнил и невинных вместе с виновными в этом хаосе. Я не помню, были у них всех синие глаза, или нет. Тем не менее, я расстреливал их, пока не осталось никого, и слышно было только бульканье грязи и грохот вражеских орудий, обстреливавших уже несуществующие позиции.

Я должен был убедиться. Я должен был быть уверен.

Я уверен.

После я был взят под арест. Не буду утомлять вас подробностями тех последних дней. Противник – бежал. Я не сомневаюсь. Или, может быть, и не было никакого противника. Может быть, это был заговор зараженных изменников с целью натравить верных солдат Империума друг на друга. Все, что я знаю – что солдаты другого полка, такие же грязные, измученные и с пустыми глазами, нашли меня, сидевшего в грязи, с пустым лазганом в руках.

Были разговоры о военном суде, даже о казни. Но это были только разговоры. В конце концов меня отпустили. Меня судил совет комиссаров. Только комиссары могут судить комиссаров. Я не сделал ничего, что было бы признано неправильным. Не допустил очевидных нарушений. Я лишь исполнял свой долг. Мне сообщили, что когда дело будет решено, меня назначат в другой полк, и я был доволен этим решением.

Но все равно иногда я думаю. Думаю, действовал ли я правильно, или мои действия позволили кому-то из них спастись. Эти мысли посещают меня, когда я краем глаза замечаю, как мелькнет что-то синее.

Я часто думаю о словах адъютанта, которые он сказал перед смертью. О друзьях полковника в командовании. Что они предупреждали его остерегаться меня. Может быть, эти синеглазые дьяволы скрываются и в высших эшелонах Муниторума? Может быть, они прячутся среди миллиардов подданных Империума? Может быть, они следят за мной, даже здесь и сейчас?