Дэвид Эннендэйл - Грешные и проклятые

- Моральный дух солдат пострадал, но еще в приемлемых параметрах. Разговоры о дезертирстве неизбежны, но я уже вычислил потенциальные векторы.

- Векторы… вы имеете в виду людей?

- Четверо мужчин, две женщины.

Полковник кивнул. Металлическая часть его челюсти дернулась, словно от нервного тика.

- И ваше решение?

Я пожал плечами.

- Пока – наблюдение.

- Я удивлен, что вы еще не казнили их.

- Нет смысла. И они еще не совершили преступления. Пока что, - моя рука скользнула к пистолету, и я похлопал по кобуре. Но они его совершат. И когда они его совершат, я покараю их в назидание другим.

- Надеюсь, не всех сразу, - он посмотрел на меня. - Только не снова.

В его голосе слышался едва заметный оттенок упрека. Это задело меня, ибо я никогда не превышал свои полномочия. Никогда. Я только исполнял свой долг. Солдаты знали это, и полковник тоже знал. Я всегда только исполнял свой долг, как повелел Бог-Император. Для этого я и жил.

- Это будет зависеть от них, - ответил я, не позволяя гневу проявиться в моих словах.

Полковник внимательно посмотрел на меня, его бионический глаз пощелкивал, линзы переключались в световом спектре. После этого он снова отвернулся.

- Вы свободны, комиссар.

Я козырнул и вышел, едва не споткнувшись о его адъютанта. Ногой я отпихнул идиота в сторону, не обращая внимания на его дурацкие протесты. Ему не следовало путаться под ногами и подслушивать, о чем говорят начальники. Адъютанты были неисправимыми сплетниками. Если бы убить их всех, это значительно улучшило бы моральное состояние полка. Я не сомневаюсь в этом и сейчас.

У бункера слонялись несколько солдат, и я сразу учуял в воздухе запах курительных наркотиков. Я посмотрел на них, сохраняя бесстрастное выражение лица.

- Разве вы не должны быть на своих постах?

Курение на посту было запрещено. Оно притупляло чувства и расслабляло людей. Кроме того, огонек сигареты делал курящих легкой целью вражеских снайперов.

Солдаты бросились в стороны, как испуганные птицы. Я охотился на птиц, когда был мальчишкой. До того, как Схола Прогениум сделала меня мужчиной. Я до сих пор помню, как бились их крошечные сердца, когда я держал их. Помню треск их хрупких костей, когда я сжимал руку и сворачивал им шею. У людей много общего с птицами. Маленькие, бесполезные жизни, существующие только для самих себя. Полк дал им – нам – цель существования. Смысл. И все же столь немногие из них были благодарны за это.

Они были слишком глупы, чтобы видеть свет Императора, как видел его я. Я уже говорил это, но могу и повторить. Они были тупыми скотами, а я – я был ангелом того немногого хорошего, что было в их природе. Я направлял их, как Бог-Император направлял меня. Это мой долг, и я воистину рад этому.

Я направился обратно к своему бункеру. Начался дождь. Большие пепельные капли обрушились на растянутые над траншеями сети, забарабанили по крышам бункеров. Струи дождя потекли по моей фуражке, заливаясь за воротник и обжигая шею. Дождь был горячим, как и грязь, и когда он начинался, то шел ливнем. Я был вынужден укрыться в одном из временных убежищ, вырытых в стене траншеи. Как и все они, это была просто ниша, покрытая сетью или листами металла. Иногда солдаты расширяли и углубляли их, выкапывая новые дороги в темноте, и еще больше запутывая изгибы и повороты траншей. Это было запрещено, но мне еще никого не удалось поймать за этим. Отчасти я был этому почти рад.

Я стоял в сырой нише, слушая, как дождь стучит по листу металла над головой. По траншее медленно двигались смутные серые силуэты. Противник прекратил обстрел. Его артиллерия всегда прекращала огонь, когда начинался дождь. Я думал, что погодные условия, вероятно, как-то влияют на их системы наведения. Возможно, дождь был более токсичен для них, чем для нас. Есть много видов ксеносов, плохо выдерживающих условия, которые человек переносит достаточно легко. Война здесь подтвердила по крайней мере это. Наши орудия где-то в тылу не прекращали огонь.

Тусклые оранжевые вспышки сверкнули на бруствере траншеи. Прошли уже дни – вероятно, недели – с тех пор, как я последний раз осмеливался выглянуть за бруствер и посмотреть на опустошенную землю, лежавшую между нашими и вражескими позициями. Снайперы противника отлично умели маскироваться и часто подползали близко. Мы потеряли почти сотню человек, прежде чем выучили этот урок. Для защиты от снайперов служили щиты на брустверах. Но даже они не всегда спасали. Тела убитых, варившиеся в грязевом «супе» были наглядным тому подтверждением.

Что-то стукнуло по моему сапогу. Из стены убежища вывалился обломок кости, с него свисал проржавевший солдатский жетон. Он напомнил мне о медальоне в моем кармане, и я вытащил его. Медальон был маленьким и выполнен в незнакомом мне стиле. Он явно открывался, но я не мог найти замок. Проведя пальцами по круглой поверхности медальона, я снова подумал о его бывшем владельце. О его глазах, глядевших в никуда.

Ярко-синие глаза. Это было необычно.

Я все еще не мог вспомнить его имя. Это было неудивительно. Мои мысли продолжали возвращаться к его глазам. Они тревожили меня. Возможно, напоминали мне о чем-то еще.

Кто-то кашлянул. Я ощутил резкий запах курительных наркотиков и обернулся.

В убежище был кто-то еще. Сначала я его не заметил. Он присел в дальнем углу, поверх формы на нем был тяжелый брезентовый дождевик. Невозможно было определить, мужчина это или женщина. В полку служили те и другие. Со времени нашего прибытия сюда я привлек к ответственности многих солдат обоих полов по обвинению в незаконных связях.

Чтобы закурить наркотическую сигарету, он сдвинул свой респиратор со рта. Глаза под защитными линзами уставились на меня, и на мгновение я едва не рассмеялся над нелепостью ситуации.

- Почему не на посту? – спросил я, засунув медальон в карман. Я не знал, видел ли солдат, как я пытался открыть медальон, и не знал, почему меня беспокоило, что он мог это увидеть.

- Я на посту, комиссар, - ответил солдат. Голос был мужской. Солдат указал на противоположную сторону траншеи. Там на стрелковой ступени лежал лазган. – Просто хотел укрыться от дождя.

Он говорил на низком готике с варварским акцентом, раздражавшим мой слух. Полк формировался в какой-то захолустной системе, в основном из жителей аграрных миров. Я подозревал, что это одна из причин, почему дисциплина в полку так плоха.

- Ты оставил свое оружие под дождем, - я посмотрел на него. – Наказание – двенадцать часов дежурства.

Дождь начал ослабевать, его стук утихал. Солдат медленно поднялся. Неохотно. Я знал таких. Лодырь и бездельник. Такой становится солдатом только в присутствии офицера или сержанта.