Борис Батыршин - Механический мир. Дилогия

— Барон Виттельсбах, говорите? — на губах Никифораки мелькнула недобрая усмешка. — Известный так же, как граф Никола Румели? И что же, ваше начальство вообразило, что искать его следует в России?

На руританца было жалко смотреть.

— Любопытно, крайне любопытно… — повторил безжалостный Никифораки. — Вот что, любезный, давайте-ка, излагайте все с самого начала и пожалуйста, поподробнее. И, кстати — вы ведь нам до сих пор не представились?

Барон Эверт перебрал листки, в беспорядке разбросанные на столе. Особой нужды в этом не было — за последние несколько часов, он выучил их наизусть.

Генерал потянулся к шкатулке с сигарами, искоса наблюдая за манипуляциями подчиненного. Химическая зажигательница, как назло, барахлила — сколько владелец кабинета не поворачивал медный краник, пламя появлялось совсем уж крошечное и моментально угасало. Помучавшись с полминуты, Никифораки поставил хитроумный прибор на стол полку и потянулся за каминными щипцами.

— Ну и что мы в итоге имеем?

Эверт невесело усмехнулся. В уголках его глаз залегли глубокие тени; все в ротмистре свидетельствовало о крайней утомленности.

— А имеем мы бледный вид и вялую печень, как говорит один мой знакомец. Кажется, он родом откуда-то с юга. Из Бессарабии, или, может, из Одессы…

Никифораки, раскуривавший бледно-зеленую гавану, от неожиданности поперхнулся и закашлялся. При этом он чуть не выронил щипцы, в которых багрово тлел уголек.

— Однако же, и знакомцы у вас, барон!

— Не поверите, Антон Николаевич, но и за чертой оседлости попадаются весьма толковые люди. Особенно в рассуждении наших с вами занятий.

— И это вы таки хóчете сказать греку с угла Канатной и Малой Арнаутской? — В голосе Никифораки вдруг прорезался отчетливый южнорусский говорок. Начальник штаба Отдельного корпуса жандармов происходил из дворян Екатеринославской губернии; отец его, обрусевший грек, дворянин православного вероисповедания родился в Санкт-Петербурге. Тем не менее, генерал нередко вспоминал о детстве, проведенном у дядюшки, выходца из семьи греческих хлеботорговцев, обосновавшихся в Одессе еще при Павле Первом, и Эверт в такие моменты с удовольствием подыгрывал шефу.

Никифораки отложил сигару.

— Впрочем, простите, барон, я позволил себе несколько отвлечься. — Речь его снова сделалась сухо-казенной, какая только и приличествует жандармскому генералу. — Давайте-ка поскорее покончим с этим делом, а то что-то мы засиделись…

— Признаться, я и сам мечтаю доехать до дома, принять ванну и залечь на подушку минут эдак на шестьсот.

Они провели в здании штаба Отдельного корпуса Жандармов не меньше пятнадцати часов.

— Итак, ваше высокопревосходительство, подведем итоги. Наш гость — Виллėм Пернштėйн, руританский дворянин. Уверяет, что потомок Виллема II-го из Пернштейна, видного сановника средневекового чешского короля Владúслава Второго. Впрочем, это не интересно… так, служил в конных гренадерах, и не где-нибудь, а в роте Алой стражи — это отборные гвардейцы, несущие охрану внутренних покоев замка Штадтшлосс, резиденции руританских королей. Год назад вышел в отставку и поступил в Особую экспедицию…

Генерал бегло просмотрел поданный бароном листок.

— Смотрите-ка, наш друг состоит в чине ротмистра!

— Как и я. — усмехнулся барон.

— Верно, и тут полнейшее совпадение! Что там еще?

— При задержании предъявил подлинный руританский паспорт на свое имя. При обыске, под подкладкой сюртука обнаружен другой паспорт, уже на имя подданного Австро-Венгерской Империи Ярослава Элиаша, коммерсанта. По собственным Пернштейна словам, этим документом он не пользовался, приберегая его для особых случаев. В Россию же въехал по руританскому паспорту, по нему же и выправил вид на жительство в столице.

— Цель визита: изучение диалектов западных славян в Петербургском университете. — прочел генерал. — Так он еще и студент…

Никифораки, как любой жандармский генерал, терпеть не мог студентов, полагая их ненамного меньшим злом, нежели иностранные шпионы.

— И тут руританцу несказанно повезло: чтобы поддерживать свою легенду, ему приходилось время от времени бывать в библиотеке Петербургского Университета. Там-то и он и подцепил Василова: болгарин искал среди тамошних студиозусов новых кандидатов в сочинители эзотерических статеек для Лидделла — и попался Пернштейну на глаза.

Генерал взял со стола еще один лист.

— Может и повезло, да только в Петербурге он мало что накопал. Только-то и успел, что найти Василова, а через него выйти на Безима. И тут повезло уже нам — руританец начал следить за арнаутом всего за три дня до истории с Мировичем. Потому и оказался на месте действия: дошел за Безимом до дома на Фонтанке и собрался подождать, покуда он выйдет. А когда услышал, что на бельэтаже, в комнатах инженера, завязалась драка — не утерпел…

— …и на лестнице его чуть не сбил с ног Василов. — подхватил Эверт. — Но наш герой не решился того преследовать, а заглянул в квартиру, где и нашел окровавлėнного Безима и прочих действующих лиц. Остальное мы знаем.

— Знаем, да не все. Василов встречается с Лидделлом, и они предпринимают попытку бежать в Швецию на шхуне контрабандистов. И тут возникает вопрос: на кого работал Лидделл? Согласитесь, масону и оккультисту, каковым мы его считали, незачем тайно устраивать побег похитителю военных секретов. А значит, за спиной Лидделла стоит кто-то, кому эти сведения нужны позарез!

— Англичане. — твердо сказал барон. — Больше некому. Наши агенты в Лондоне не раз сообщали, что Форин Офис заигрывает с разного рода тайными обществами. Да что я говорю, это давняя традиция— не зря государь Александр Благословенный масонов запретил… Так что, не сомневайтесь, имеем старые игры на новый лад!

Генерал в сомнении покачал головой.

— Англичане, англичане… а не слишком ли это даже для наших заклятых друзей? Все же здесь не Туркестан, а столица Российской Империи! Можно, конечно, предположить, что им понадобились чертежи дирижабля; можно даже допустить, что их почему-то заинтересовали поиски графа Румели. Но чтобы устраивать ночные налеты, убийства, перестрелки? Это ведь сплошь казус белли!

Барон подошел к столу, плеснул из графина темно-янтарной жидкости, подал рюмку шефу. Никифораки чуть-чуть пригубил, едва смочив в коньяке свои великолепные греческие усы.

— В том-то и дело, Антон Николаевич. Я сам в недоумении. Обычно англичане работают тоньше. Это, кстати, относится не только к истории с Василовым: вспомните депешу об александрийской заварушке!

Он потянулся бюваром, поискал нужную бумагу.

— Вот, прошу. Отчет начальника экспедиции господина Смолянинова, пересланный через нашего консула в Адене.