Борис Батыршин - Механический мир. Дилогия

Генерал немного подумал.

— Пожалуй, не стоит, дорогой барон. У нас и без того сейчас забот полон рот.

Эверт согласно кивнул.

— Да, кстати, Антон Николаич, вы уже решили, что делать с нашим гостем?

— С руританцем-то, с Пернштейном? — удивился Никифораки. — А что ему сделается? С тех самых пор отдыхает от трудов праведных у нас, на офицерской гауптвахте.

— На офицерской, значит? А я-то боялся, вы его упрячете в Алексеевский равелин.

Генерал добродушно хохотнул. Для заключения в это мрачное узилище, предназначенное для личных врагов российских императоров, нужно что-то посерьезнее жиденького подозрения в шпионаже.

— Ну, мы же не звери. К тому же, думаю, он не соврал: руританцы, в отличие от их соседей, австрияков, ни разу не были замечены в шпионаже на территории Российской империи. Так что дело, я полагаю, действительно в исчезновении графа Румели.

Эверт покосился на шефа.

— Так может его вообще отпустить?

— Ну, так далеко мое человеколюбие не заходит. Выделили ему вполне приличную комнату с окном на внутренний двор. Книги дают, газеты, прогулки три раза в день. Обеды таскают из ближайшего трактира, вино — специально распорядился, чтобы по первому требованию. Не зря говорят: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. А в перерывах режется с караульными офицерами в штосс и, как мне доложили, уже проиграл под запись пятьсот рублей…

Его слова заглушил пронзительный свисток — мимо, с трудом протискиваясь мимо рыбных садков, проковылял черный пароходик, волокущий за собой доверху груженую дровяную баржу. Никифораки проводил его взглядом.

— К тому же, есть одна мысль: а что, если мы отправим его назад, к моему коллеге герру Гольдстайну?

— Признаться, я и сам об этом подумывал…

Генерал с хитрецой взглянул на Эверта. В углах глаз появились сразу веера веселых морщинок, отчего он и правда, сделался похож на одесского грека.

— Что, не терпится выяснить, куда делся граф Румели?

Эверт не собирался отрицать очевидное.

— Да ведь и вам не терпится, Антон Николаич! К тому же, нам без этого все равно не обойтись. Сдается мне, к этому господину много всяких любопытных ниточек сходится…

Генерал немного подумал, потом оттолкнулся от парапета и махнул рукой, призывая карету. Предупредительный адъютант распахнул дверцу.

— Прошу барон, садитесь… Значит, на том и порешим. И вот что еще: не хотите ли отправиться с ним?

Этого Эверт никак не ожидал.

— С ним? В Руританию?

Карета качнулась, набирая ход.

— А куда же? Впрочем, чутье подсказывает мне, барон, что вы там долго не задержитесь.

— Но если я уеду, кто будет опекать наших гардемаринов?

— Они, насколько мне известно, пока еще они кадеты — гардемаринские нашивки получили только на время корабельной практики. Да вы не волнуйтесь, барон, не оставим их без внимания! Есть в Корпусе один толковый офицер: с начала нового учебного года его назначат воспитателем роты, где состоят Смолянинов и Румели, а к лету он подаст рапорт о переводе на корабль — он получит назначение на то самое судно, которому предстоит отправиться за экспедицией Смолянинова. А пока суд, да дело, присмотрится к ребятам, познакомится. Так что не волнуйтесь, все в порядке будет с вашими подопечными!

Карета свернула на Аничков мост, и кучер щелкнул кнутом, пуская четверню вдоль Невского крупной рысью. Эверт немного помолчал, глядя на зеркальные окна кофеен, витрины модных лавок, на толпы прохожих, заполняющих в погожий день тротуары главного проспекта Империи.

— Что ж, вы меня вполне успокоили ваше высокопревосходительство. Так, когда мне отправляться?

Фортуна определенно повернулась к Божидару Василову темной стороной — афедроном, как сказали бы его петербургские знакомые. С те пор, как болгарин привел к изобретателю Мировичу наемного убийцу, все пошло наперекосяк. Еще недавно он был солидным журналистом, корреспондентом европейских изданий, завсегдатаем артистических салонов и дорогих рестораций — и вот, устроенная, сытая жизнь рухнула в одночасье! Безумный бег по ночному Петербургу, огни судов в Маркизовой луже и гигантское облегчение, когда паровой катер ткнулся носом в борт поджидавшей их шхуны шведских контрабандистов…

Увы, радоваться было рано — и суток не прошло, как шхуну догнали, прижали к мелководьям под финским берегом, поймали в прицелы корабельных орудий. А потом — взрыв под кормой, палуба с размаху поддает под пятки, и он летит в темноту, в пенный водоворот на месте тонущего судна…

Божидар даже под страхом смерти не смог бы вспомнить, как он сумел добраться до берега. В памяти остались лишь отдельные картинки: серый, весь в склизких мутно-зеленых водорослях бок гранитного валуна, низкий берег, заросший жидким осинником. И снова бег, слепой, отчаянный, прочь от мерещащихся за каждым перелеском разъездов пограничной стражи. Сердце когтил обессиливающий страх, в голове колотилась единственная мысль: «Догонят! Схватят! А дальше — суд, кандалы, каторга, и печальный, хотя и закономерный финал карьеры тайного агента: сибирские свинцовые рудники, на которых, как говорят, люди сгнивают заживо за один-единственный год…»

От туфель и сюртука он избавился еще в воде — тяжелая ткань тянула на дно, обувь сковывала движения, не давая выплыть. К счастью, кармашки поддетого под платье потайного пояса были предусмотрительно набиты ассигнациями: пятисотенными «петрами», сотенными «катеринками» и разномастными банкнотами британских коммерческих банков. Кроме бумажек имелось золото — полуимпериалы с отчеканенным профилем Александра II-го и финские монеты в десять и двадцать марок с двуглавыми орлами и надписями латиницей.

Кроме денег, в непромокаемых клеенчатых кармашках хранились двуствольный жилетный пистолет системы Генри Уилера и паспорт на поддельное имя. Оружие Божидар приобрел в Петербурге, в лавке на Литейном, польстившись на уговоры приказчика — тот битых полчаса расписывал исключительно мощный бой этой несерьезной с виду игрушки и надежность продукции знаменитой фирмы «American Arms Company».

Паспорт передал ему Лидделл. Согласно этому документу, он был отнюдь не болгарским репортером, а наоборот, урожденным жителем Херсонской губернии, мещанином греческого происхождения, православным, проживающим в настоящее время в Санкт-Петербурге…

Остаток ночи Божидар переждал в стогу, а наутро подкрался к огородам какой-то мызы и, поминутно замирая от малейшего шороха, стянул сохнущие на заборе портки и вязаную душегрейку. Заодно, подчиняясь внезапному импульсу, прихватил прислоненные к стене сарая удочки с лесой из конского волоса и поплавками из крашеных бутылочных пробок. Остатки городского платья увязаны в небольшой узелок, портки закатаны до колен — на смену репортеру пришел то ли местный рыбак, то ли дачник, пытающийся найти отдохновение на природе от городской суеты. Под мышкой «дачник» нес аккуратный узелок — но не с буханкой хлеба, парой луковиц и завернутыми в бумагу копчеными корюшками, как подумал бы любой встречный. Нет, в узелке, завернутый в грязные, прорванные на коленях брюки, прятался от посторонних взоров портфель крокодиловой кожи, в котором Лидделл держал похищенные у Мировича бумаги.