Борис Батыршин - Механический мир. Дилогия

Профессор принялся нажимать рычажки и шпеньки. Молодой человек, шевеля губами, повторял вслед за движениями его пальцев:

— «Лямбда»… «эпсилон»… «фи»… «эта»… «ро»… «омикрон»…

— Код настроек код состоит их шести символов. При нажатии на рычажок, один из стержней смещается по отношению к другим строго определённым образом. В греческом алфавите двадцать четыре буквы, так что угадать случайно, или подобрать, перебирая комбинации, будет весьма затруднительно!

Закончив вводить код, Саразен надавил на верхушку «яйца». Оно послушно раскрылось, последовала пляска бликов и зеркальных плоскостей. В недрах апертьёра что-то взвизгнуло, и «яйцо» погасло, сложив створки-лепестки.

— Ну вот, настройка завершена. Теперь, всякий, кто войдёт в апертуру, попадёт прямиком в Солейвиль.

Коля кивнул, повторяя про себя последовательность греческих литер. Зачем? Он и сам этого не знал.

— Что ж, пойдёмте, у нас не так много времени!

Профессор забрал «механическое яйцо», закрутил крышку, и жестом пригласил прапорщика следовать за ним.

Фабричная контора оказалась небольшим помещением, заставленным вдоль стен шкафами для чертежей. Груссе распахнул окошко и холодный, сырой воздух хлынул внутрь, принося сладостное облегчение.

В одном из шкафов отыскалось всё необходимое: бульотка [20] Сосуд со спиртовой горелкой для кипячения воды. , обжаренные кофейные зерна, вазочка с сахаром и ручная мельница. Николь принесла воды и, выпросив у Кривошеина спички, разожгла спиртовку. Она была готова взяться за что угодно, лишь бы подальше от стрельбы, лязгающих механизмов и, самого страшного — лилового сияющего омута, в котором без следа пропадают люди, лошади и даже пушки…

Пока девушка возилась с приготовлением кофе, Коля обратил внимание на стопку бумаг на краю конторки. И вздрогнул, испытав ощущение, к которому вполне подошло бы модное словечко «дежа вю». На самом верху стопки лежала знакомая картинка с «железным дровосеком» — та самая, увиденная однажды в журнале «Механический мир».

Едва сдерживая лихорадочное нетерпение, Коля взял картинку и отложил её в сторону. Следующий лист… — ну конечно, знакомый почерк Лорэ-Груссе! Записки с рю де Бельвиль, так взбудоражившие рижского редактора — и даже пятна от мясного соуса, похожие на отпечатки пальцев, на месте…

— Мсье, я заберу эти бумаги, если вы не против. И вот, держите!

Голос Груссе вернул его к реальности. Француз приветливо улыбнулся и протянул кружку, до краев полную чёрной, как смола, ароматной жидкости, а сам ловко сгрёб стопку листов и засунул за отворот кожаной пилотской куртки.

— Осторожно, мсье, горячо!

Коля чертыхнулся и едва не уронил кружку — её содержимое, в самом деле, мало отличалось от кипятка. Груссе собрал листки и присоединил к ним рисунок с «железным дровосеком».

— Напечатано перед войной, для наших «рекрутов»— чтобы они знали, что их ждёт. Я тогда разыскивал по всей Франции талантливых, образованных молодых людей и уговаривал перебираться в Солейвиль. Кстати, одним из них был Алексис — помнится, я отправил его к профессору в ноябре прошлого года…

Коля едва удержался от изумлённого возгласа. Выходит, Кривошеин бывал в Солейвиле? А как же разговоры об учёбе в Париже? Похоже, он не зря сомневался — стоит ли доверять новому знакомому…

За стол уселись вчетвером: он, Кривошеин, Груссе, а во главе стола — Саразен, словно патриарх семьи трансваальских буров, восседающий за трапезой со взрослыми сыновьями. Такие картинки лет десять назад часто мелькали на страницах «Нивы». То есть, ещё только будут мелькать…

Николь, как и подобает благовоспитанной девице, держалась в сторонке. Она благоразумно не встревала в разговор мужчин, и, кажется, хотела одного: чтобы её не прогнали, не разлучили с тем, в ком она видела опору и надежду на спасение.

Первым заговорил Груссе:

— Вы, мсье, вероятно, гадаете, с чего мы так откровенны с вами, с незнакомым, в сущности, человеком?

Коля пожал плечами — вопрос явно был риторическим.

— Возможно, это опрометчиво, но у нас, в сущности, нет другого выхода. Нам необходима ваша помощь!

Кривошеин глотнул кофе, обжёгся, и зашипел сквозь зубы. Профессор покосился на него неодобрительно, как на провинившегося школяра.

— Как вы уже поняли, мы намерены переправить уцелевших коммунистов, а так же их близких в Солейвиль. Эти несчастные претерпели множество лишений, потеряли имущество, и жаждут попасть в землю обетованную. Но на этом их испытания, увы, не заканчиваются: обитателям Солейвиля угрожает опасность, и исходит она от моего бывшего единомышленника! Его имя Эйбрахам Тэйлор, он американец, родом из Виргинии. Во время гражданской войны воевал на стороне южан — командовал блиндированным поездом, вооружённым осадными мортирами, отличился, заслужил чин майора. Я познакомился с ним пять лет назад, когда, после поражения южан, Тэйлор бежал в Европу — на родине его ждали суд и петля. Увы, я поверил ему на слово!

— Поверили — в чем? — спросил прапорщик. Эти люди скажут, наконец, какой помощи они от него ждут?

— Тэйлор уверял, что его преследуют за политику. — глухо произнёс Груссе. — Но когда я, по просьбе профессора, навел справки, выяснилось, что его обвиняли в жестокой расправе с неграми, воевавшими на стороне аболиционистов! На совести негодяя не менее полутора сотен чернокожих пленников.

Кривошеин дохлебал кофе и поставил чашку на стол.

— Так-то, брат. Тэйлор сбежал из Солейвиля, прихватив с собой чертежи апертьёра. И ладно бы, только их! Это, брат, такая сволочь…

— Помните, я говорил о «хрустальных стержнях»? — снова заговорил Саразен. — Их изготавливают из особой субстанции — мы называем её «слёзы асуров», в своё время вы узнаете, почему. Так вот, Тэйлор похитил весь запас «слёз», все, что у нас оставалось!

— Простите, мсье, но нельзя ли с самого начала и по порядку? — не выдержал Коля. — А то, негры, стержни, слёзы какие-то, ворюга-американец с мортирами… Признаться, я уже запутался!

С минуту за столом царила тишина. Потом Кривошеин запрокинул голову и расхохотался. Ему вторил Груссе и, к удивлению Коли, Саразен.

— Прости, дружище… — «студент» справился с приступом смеха, и вытирал глаза извлеченным из рукава платком. — Мы тут совсем одурели от бессонницы, ну её к чертям! Профессор, давайте, правда, с начала и, покорнейше вас прошу, покороче!

Саразену потребовалось не более пяти минут — пока он говорил, Коля украдкой поглядывал на часы. Когда профессор умолк, прапорщик выдержал паузу и заговорил, стараясь, чтобы в голосе не прозвучало недоверия:

— Итак, проблема заключается в том, что, уничтожив апертьёр, вы потеряете связь с Землёй?