Борис Батыршин - Механический мир. Дилогия

— Именно. — согласился профессор. — Не оставлять же его версальцам! Но и забрать с собой тоже нельзя: как только он отключится, апертура погаснет, и мы…

— Ясно-ясно. — Коля выставил ладони перед собой. — Но я хотел бы уточнить: для перемещения требуются два апертьёра, по одному на каждую сторону?

Саразен поглядел на собеседника с интересом.

— А вы сообразительны, юноша… нет, достаточно одного — когда он работает, на другой стороне тоже возникает такая же мембрана-апертура.

— Точно. — добавил Груссе. — Сколько раз видел, как она загоралась в цеху, когда профессор включал свою машинку в Солейвиле. Надо только договориться о порядке прохода, чтобы не зайти в неё одновременно, с разных сторон.

— Тэйлор не ограничился кражей «слёз асуров». — продолжал Саразен. — Серьёзная утрата, конечно, но её мы как-нибудь пережили бы. Но негодяй уничтожил апертьёр!

И не просто уничтожил! — добавил Кривошеин. — Он разрушил «хрустальные стержни». Мы-то считали, что это невозможно, но Тэйлор постарался на славу: вскрыл кожух апертьёра, обложил стержни динамитными шашками и…

— Когда Солейвиль неделю подряд не выходил на связь, я забеспокоился, — подхватил Груссе, — и запустил апертьёр сам, несмотря на категорический запрет профессора.

— Да, если бы не ваше самовольство, мы не смогли бы прийти на помощь парижанам. Но теперь — сами понимаете, что нас ждёт.

Коля издал язвительный смешок.

— Ещё бы не понять! Вы уйдете к себе, потом — бах! — вся ваша машинерия превращается в лом, версальцы остаются с носом, вы застреваете в своём Солейвиле и отбиваетесь от головорезов Тэйлора. И тут появляюсь я — в роли спасителя! Всё так, профессор, или я что-то упустил?

На Саразена было жалко смотреть — он сгорбился, осунулся, разом постарев лет на десять.

— Ты, брат, того… полегче! — укоризненно покачал головой Кривошеин. — Всё верно, кто ж спорит, но зачем вот так, наотмашь? Человек и без того места себе не находит…

— А я, значит, нахожу? — огрызнулся прапорщик. — Думал — увижу новый мир, поохочусь на тетракрабов, свадьбу, глядишь, сыграю… А тут, здрасьте-приехали: ступай туда, не знаю куда, найди то, не знаю что, и смастери из его палочку-выручалочку. Причём на сугубо российский манер: при помощи топора, оглобли и такой-то матери. И что, по-вашему, я вприсядку должен пуститься на радостях?

Узнав, что его не собираются брать его в Солейвиль, Коля разозлился. И было с чего: Саразен предлагал ему вернуться в Россию и, ни много ни мало, снарядить экспедицию на поиски таинственных «слёз асуров». А раздобыв их, немедленно приступить к изготовлению нового апертьёра! Груссе тоже дал совет: он припомнил, прочитанную недавно статью о русском учёном, который сочинил трактат о соединении спирта с водой и, заодно, придумал способ соотносить химические элементы по атомному весу и свойствам. И порекомендовал обратиться к автору за помощью: может, этот универсальный гений поможет их русскому другу?

«И эти люди ещё дают советы! Ладно, из Парижа он как-нибудь выберется, а дальше-то что? В России его никто не ждёт, помощи ждать неоткуда. Но Саразену это не объяснить: он и без того на грани срыва, лицо налилось кровью, того гляди, удар хватит…»

Против ожидания, профессор быстро взял себя в руки.

— Мне понятна ваша ирония, мсье. Но и вы поймите: нам совершенно некому довериться! Враги со всех сторон, любой из парижан может оказаться предателем, в том числе те, кого мы числим в союзниках! Я, конечно далёк от того, чтобы подозревать всех и каждого, но — гражданская война, смута, ни от чего нельзя зарекаться…

Груссе кивнул в знак согласия.

— Верно! А русским мы верим, что бы не твердил там безумец Домбровский [21] Домбровский, Ярослав — польский революционер и военачальник, виднейший деятель Парижской Коммуны. . Ваша страна воевала с этим ничтожеством, Наполеоном Третьим, а значит мы в некотором роде союзники. Вот и Алексис за вас ручается…

— К тому же, — добавил Саразен, — для поисков «слёз асуров» и постройки апертьёра понадобится много денег. Вы бы знали, чего мне стоил первый образец…

— Как, ещё и деньги нужны? — опешил прапорщик. — Я, по-вашему, кто, Ротшильд? Да у меня вошь в кармане да блоха на аркане!

Он нисколько не лукавил — отец-заводчик с его капиталами остался в далёком 1911-м году.

— Ты, вот что… — Кривошеин понизил голос. — ты не думай, я бы и сам с радостью, только куда мне теперь, с клюшкой?

И с отвращением ткнул пальцем в костыль.

— Двух шагов ступить не успею, схватят и поставят к стенке! К тому же, случись что с апертьёром и прочей техникой, профессор в одиночку не справится. А о деньгах не думай, деньги не твоя забота. Ты, главное, до России доберись! Я дам адреса серьёзных людей — выслушают, помогут…

— На вас вся надежда, мсье! — поддакнул Груссе. — Из города вы выберетесь без труда — маршьёр на ходу, на нём мы легко пробьемся через заслоны!

— Всё бы тебе гусарствовать, Паске… — поморщился Кривошеин. — Арно с Тьерри тоже говорили: «легко…», да «без труда…» — и где они теперь?

Несколько минут назад умер весельчак Арно, лучший механик Солейвиля — скончался от потери крови в результате тяжёлых ранений.

Саразен щёлкнул крышкой часов.

— Всё, молодые люди, время вышло. Так вы нам поможете?

Прапорщик поискал глазами Николь — она сидела в углу, ни жива, не мертва. Всё слышала и теперь с ужасом ждёт…

— О девчонке не беспокойся! — прошептал на ухо Кривошеин. — Слово чести: позабочусь, чтобы она дождалась тебя в целости и сохранности!

«Надо решаться! — стучало в висках. — Да, он рассчитывал, что Саразен вернёт его назад, в 1911-й год — но тот, оказывается, не может этого сделать. А ещё Николь смотрит с отчаянной надеждой: „не бросит, защитит, спасет…“».

— Пора прекращать этот декаданс! — Кривошеин с трудом встал, опираясь на спинку стула. — Мы тут поговорим, а вы ступайте, запускайте апертьёр. Того гляди, версальцы подтянут пушки на прямую наводку и раскатают нас к бениной маме! И не волнуйтесь вы, профессор, всё сделаем, как надо! Русские мы, в конце концов, или, прости Господи, турки?

Конторская дверь затворилась, отсекая фабричные шумы — гул голосов, стук паровика и жужжание динамо-машины. В углу тихо позвякивало — Николь готовила очередную порцию кофе.

— Ну что, Коля, решился, или тебя ещё поуговаривать?

Коля впервые с момента их знакомства мог рассмотреть его лицо. В уголках рта залегли тревожные складки, веки набрякли усталостью, глаза — глубоко запавшие, умные пронзительные.

Какой он студент, в смятении подумал Коля, ему же не меньше тридцати пяти! Вечный студент, бурш? Что ж, встречаются и такие, но новый знакомый не похож на идейного бездельника…