Юрий Силоч - Союз нерушимый… [litres]

Шум усилился:

– …йор! Ст… потолок! – последнее слово прозвучало очень чётко.

Я сделал вид, что собираюсь медленно положить автомат на землю.

– И что у тебя за коварный план? Мировая революция?

– А разве это плохая цель? – надменно скривил губы Ильич. – То, что я видел после… кхм, воскресения, иначе как бардаком и контрреволюцией не назовёшь. Вместо диктатуры пролетариата – геронтократия пятёрки маразматиков. Смешно.

– …вверх!..

– Их я истребил самыми первыми. Заслуженно. В принципе, – взглядом Ленина можно было замораживать реки, – можешь даже не бросать оружие, поскольку всё уже готово. И, положа руку на сердце, зачем погибать-то, майор? За кого? За орущего шефа, зажравшихся партийных, интриги в Конторе? Или за уютную квартирку в центре, довольствие и власть, которую даёт ксива?

– …ыстрей!

То, что я прислушивался к передаче, Ильич воспринял, как замешательство.

– Вот и я о том же, – снова та надменность на лице. – Сейчас закладывается фундамент нового мира. Очищенного от всякой мрази. Предателей, воров, стяжателей, партократов, старых маразматиков, буржуев, которые называют себя советскими людьми… Я уничтожу их, как когда-то давным-давно. И новые не появятся, потому что теперь, – Ленин прикоснулся указательным пальцем ко лбу, – я способен объединить весь мир в одной черепной коробке. Настоящий коммунизм. Настоящее единство.

Он мог говорить сколько угодно, но я знал, для чего стрелять, убивать и умирать. Я вспоминал покойную Зинаиду, Марию, беззаветно любящую мужа, солдат в поезде. Что будет с ними? Что задумал этот невероятный мозг? Будет ли им место в новом мире? Учитывая методы, с которыми я столкнулся во время расследования, о них будут думать ещё меньше, чем сейчас.

– …рищ майор, стреляйте вверх! В потолок! На… – я узнал голос Яши, несмотря на помехи.

Время замедлилось, я резким движением бросился на пол, откатываясь и поднимая оружие. Наверху, в самой высокой точке купола находилось странное устройство – металлическое, чёрное, с кучей диодов, увитое кабелями, словно жирный паук. К нему вели деревянные строительные леса с деревянной же лестницей. Спуск, приклад толкает плечо, дымный шар вырывается из подствольника.

И тут же в меня ударили первые пули – грудь, живот, рука. Первые два попадания не были страшными – сдержала броня, зато плечо прошило насквозь и едва не оторвало. Раздробило кость, отчего конечность повисла на остатках трицепса. Из перебитой артерии фонтанировала кровь, но это ничего: спустя доли секунды система кровообращения сама должна была определить повреждения и перекрыть кровоток.

Ильич поднял голову, следя за гранатой, которая, прочертив дугу, врезалась в неведомое устройство на потолке и взорвалась, рассыпав сноп осколков, пламени и искр. Разорванные чёрные провода вздрогнули, как живые змеи, строительные леса накренились, раздался треск – и на Ильича, заслонившегося рукой от повалившегося сверху хлама, с размаху рухнуло огромное неошкуренное бревно. Удар – и тщедушное тело буквально размазало по броне САУ. Отскочив в сторону, я бросился бежать, пригибаясь и прижимая к груди автомат уцелевшей рукой. Покалеченная конечность болталась и билась о бедро.

И в этот момент словно прорвало связь – в сознание ворвались одновременно, перебивая друг друга, Яша и Палыч.

– Эй! Эй! – остановил я обоих, когда шмякнулся на пол и прислонился спиной к ребристому металлу. Зажав оружие между колен, я со всей возможной сноровкой перезарядил подствольник. – По очереди!

Сзади уже рычал двигатель и грохотал пулемёт.

– Фух! – выдохнул Палыч. – Я уж думал, тут всё… Что ты сделал?

– Выключил трансляцию, – вклинился Яша.

– Это кто ещё? – спросил шеф.

– Свои, – прошипел я. – Что там снаружи?

– Жуть, – ответил начальник. – Люди хватались за головы, умирали, мне в мозги кто-то будто дрель вкручивал. Есть жертвы. А у тебя, у тебя-то что?

– Ай, ты всё равно не поверишь… – сказал я и, помогая себе автоматом, как посохом, поднялся на ноги и понёсся галопом, поскольку за моей спиной послышался приближавшийся рёв мотора. Лестница – надо любой ценой попасть вниз, причем чем раньше, тем лучше. Но самоходка с мозгом Ленина оказалась быстрей: длинная очередь из тяжёлого пулемёта отрезала меня от выхода и продырявила левую створку покорёженных ворот. Вместе с ней, грохоча, обрушился кусок стены. Всё вокруг окутала серая бетонная пыль. Снова загромыхал пулемёт самоходки – эх, мне бы его на заводе имени Лебедева… Огненная трасса написала жирное длинное многоточие на бетонной стене.

Нужно было что-то делать, поэтому я, пригибаясь и отчаянно матерясь, метнулся к ближайшему укрытию, коим стала толстая колонна из железобетона, рядом с которой находился очередной шкаф.

Однако даже они не могли меня спасти. Крупнокалиберные пули играючи выбивали бетон за и надо мной, осыпая колючими комочками так, словно кто-то занёс у меня над головой мешок с песком и развязал горловину. Мерзкие крупинки сыпались за шиворот, пыль разъедала глаза, а деваться было решительно некуда.

Первая граната. Выудив её из подсумка, я быстрым движением вышвырнул ребристый кругляш наружу. Раздался взрыв – и я побежал так, как не бегал никогда раньше. Моей новой целью были деревянные паллеты, на которых лежали мешки цемента – вполне достойное укрытие. Хорошо, что лебедевцы не додумались оставить пушку.

Ноги несли вперёд, а слух и остальные чувства, казалось, атрофировались: я видел бумажные мешки и не обращал внимания даже на очередь, которая настигала меня, вышибая из стен целые глыбы. Последние метры я проехал на заднице, поскользнувшись и подвернув ногу, – нутром почуял, что сейчас надо мной прожужжит рой свинцовых пчёл – и не ошибся.

– Палыч, выручай! – рыкнул я.

– Да как? У нас целая орава ко Дворцу ломится!

– Нахрен их! Центр здесь, уничтожим его – и всё кончится!

– Какой ты умный! А откуда снять силы, не придумал?

Душное облако поднятой выстрелами цементной пыли создавало неплохую завесу, чем я и поспешил воспользоваться: снова сменил позицию, на всякий случай выпалив в сторону боевой машины из подствольника.

Взрыв, лязгающий звук, словно кто-то уронил рельс. В паре сантиметров от моего уха с тонким свистом пролетел страшно зазубренный осколок размером с ноготь большого пальца. Он впился глубоко в бетон, и от мысли, что на его пути могла оказаться моя драгоценная голова, стало страшно.

Снова рывок, полёт, шершавый пыльный пол больно бьёт по локтю и коленям, которыми я начинаю судорожно сучить в попытке убраться с открытого пространства. Пулемёт опять опаздывает: как бы быстро ни соображал Ленин, технические ограничения никто не отменял. Самое обидное, что я могу лишь тянуть время – осколочные гранаты ничего не сделают с самоходкой и бронированным стеклом «аквариума».