Александр Лидин - Ключ от всех миров [оптимизирована обложка]

Я припустил быстрее.

– Стойте!

Помчался со всех ног. И неожиданно оказался перед тремя совершенно одинаковыми дверьми: справа, слева и прямо передо мной.

– Куда? – вслух выдохнул я, однако Тогот понял, что я обращаюсь именно к нему.

– Направо… Аршавин выходит вперед, подсечка и…

И тут я услышал, как позади кто-то массивный с разбегу шлепнулся на пол. Раздался пронзительный женский визг.

– …А тебе следует поспешить. Старшая сестра временно выведена из игры, но она не одна…

Я рванул дверь и прыжками, разом перескакивая через три ступеньки, помчался вверх по лестнице. В какой-то миг меня даже оторопь взяла. Только что я едва мог сделать первый шаг, с трудом переставляя негнущиеся ноги, а теперь мчался вверх по лестнице, словно молодой горный козел.

– Совершенно правильное сравнение. Вижу, разум твой крепчает час от часу, точно, как и тело… Правда, под моим дружеским руководством.

Только теперь до меня дошло, откуда в моем теле взялась такая прыть. Мне помогал Тогот, а это значит, что когда все закончится, я снова буду лежать пластом, извиваясь от боли. Но все это будет потом, а пока… пока я мчался со всех ног вверх по лестнице. Вот и последний этаж и лестница из металлических прутьев арматуры, ведущая на чердак и в лифтовую.

Тут я на мгновение опешил, на люке в конце лестницы видел огромный амбарный замок, а в руках у меня не было ничего подходящего, чтобы этот замок сбить.

– Опять тупого включил. Если на двери висит замок, то почему сразу надо думать, что он заперт?

Логика Тогота убивала. Вытянув руку, я рванул замок. И в самом деле тот оказался открыт. Так, висел для порядка. Мгновение, и я оказался на чердаке. Еще большее удовольствие доставила огромная щеколда на обратной стороне люка. Такую не вырвешь, скорее уж люк разломаешь по кускам.

Наконец оказавшись в относительной безопасности, я шлепнулся на пыльный пол и огляделся. Где тут лифтовая? На чердаке царил полумрак, но, несмотря на это, я почти сразу разглядел невысокую дверь в дальнем конце чердака.

А в люк уже колотили.

– Больной, откройте! Что за хулиганство?..

Но мне было все равно. На какое-то время от преследователей меня отделял люк с надежным металлическим засовом. Вздохнув, я попытался встать на ноги… и не смог. Они были словно ватные, разъезжались, как будто я ходить совершенно не умел. А Тогот, конечно, бросил меня при первой же возможности.

– А ты не ругай меня, а попытайся сам встать. Учись.

– Ты бы лучше помог мне выбраться, а потом совершенствовал свое педагогическое искусство.

– Нет, зачем же. Сейчас непосредственной опасности нет, а стимул есть. А вот когда ты окажешься дома, в безопасности, какой уж тут стимул? Нажрешься пива и будешь лежать, как бочка, рыгать и пукать.

– Что-то слишком неприглядная картина моего бытия у тебя получается, – посетовал я.

– Ну, что есть, то есть.

– Сволочь ты зеленожопая…

Я вновь попытался встать, и вновь неудачно, тогда, утвердившись на четвереньках, пополз в сторону двери. Не лучший способ передвижения, тем более в казаках и новом джинсовом костюме, который еще не растянулся, приняв форму тела. Тем не менее, минут через десять мучений и проклятий я добрался до двери. Вцепившись дрожащими пальцами в косяк, я наконец-то принял вертикальное положение.

– Ай, Артур-сан, ай, молодца…

– Послушай, ты, остряк-затейник, когда я доберусь, то обещаю, первая же терка, попавшая мне в руки, станет твоей… Нашинкую…

С трудом провернув заржавевшую ручку, я ввалился в лифтовую. Тьма там была, хоть глаз выколи. Я попытался вспомнить заклятие колдовского света, но голова была забита совсем другим, позвал Тогота, но он, гад, молчал – обиделся на терку. Как меня заставлять на четвереньках ползать – нормально, а когда я его немножко приструнил…

Ладно, не хочет помогать, и черт с ним. Я как можно шире открыл дверь и принялся вглядываться во тьму, но ничего полезного не разглядел.

– Ну, что? Сдаешься? Признаешь, что без меня ты всего лишь жалкий…

Я понял: где-то тут подвох. Инстинктивно провел рукой по стене возле двери и наткнулся пальцами на выключатель. Щелк! И «да будет свет!» – под потолком вспыхнули две тусклые лампочки. А вон и пентаграмма в дальнем углу.

– Что, мой милый: один – ноль в мою пользу?

Но Тогот снова замолчал. Я представил себе его недовольное лицо и прыснул со смеху, а потом, цепляясь за стену и с большим трудом переставляя ноги, направился к пентаграмме.

Появился я в пространственном кармане – огромной, совершенно пустой комнате, если не считать лечебной ванны-саркофага, посреди которой, крепко привязанный к стулу, сидел мой любимый очкарик – Дмитриев. С потолка на шнуре свисала одинокая электрическая лампочка. А вокруг Дмитриева, поигрывая молотом в руке, бродил Иваныч.

– И как ты себя чувствуешь? – неожиданно спросил он, наклонившись к пленнику.

– Я раскаиваюсь, – дрожащим голосом пролепетал тот.

– Не-а… Не раскаивается… – возразил из пустоты вездесущий Тогот. – Снова врет. Вместо этого он представляет себе, как хорошо было бы, если бы ему удалось осво бодиться и переломать этим молотом все кости тебе, а также твоей жене и дочурке.

– Ты и в самом деле так думаешь? – подступая к пленнику, поинтересовался Иваныч.

– Не-е-е-т! – трясь от страха, пробормотал очкарик.

– А еще он мечтает о том, как, избив тебя так, чтобы ты встать не мог, на тебя помочиться.

– Ну до чего извращенный ублюдок! – вздохнул Иваныч, говоря в пустоту, а потом со всего маху опустил молот на одно из колен очкарика. Я отлично слышал, как хрустнули кости коленной чашечки. Несчастный завопил так, что у меня в ушах зазвенело.

– Что тут происходит?

– А, Артур, – повернулся ко мне Иваныч, по-прежнему поигрывая молотом. – Заждались мы тебя. Пора весь этот цирк заканчивать.

– Я спрашиваю: что тут происходит? – кивнул я в сторону Дмитриева. – Вы чего, ополоумели?

– Не ополоумели, а поумнели, – объявил, материализуясь, Тогот. – Это такая новая воспитательная игра, называется «Прометей». Задаешь наводящие вопросы и при неправильной ментальной реакции ломаешь кости, потом кладешь человека в саркофаг. Через пару минут он как новенький. Ты снова задаешь ему те же вопросы… В общем, продолжаешь веселье до тех пор, пока подопытный не начинает думать – заметь, не говорить, а думать – правильно. Вот такая молот-терапия.

Я с отвращением посмотрел на своих приятелей.

– И вы считаете, что изгаляться над человеком подобным образом правильно?

– Нет, надо было пистолет ему к виску приставить и закончить все мучения, а лучше взять подписку о том, что он больше не будет, и отпустить на все четыре стороны. Ты что предпочитаешь?