Денис Шабалов - Без права на ошибку

– А это… а это еще что?! – глядя во все глаза на сие действо, растерянно выдохнул Добрынин.

– Ты удачно попал! – улыбаясь и кивая в такт музыке, ответил Николас. – Сегодня гей-парад! Сейчас весело будет! Выпивка бесплатно для всех! Тебе чего принести?

– Гей-парад?! – поразился Добрынин. – То есть сейчас эти вот… пидорасы… будут здесь маршем ходить и мудлом своим трясти?!

– Да не пидорасы, я же сказал! – мгновенно отреагировал парень. – Геи! Так их и надо называть! Такие же люди, как мы! Как ты и я!..

– Как я?! – во весь голос вопросил Данил. Поперхнулся, закашлялся – биг-мак пошел не тем горлом. – Слышь, ты!.. Да я тебе сейчас за это нос в голову заряжу! Это я-то такой как они??!

Николас, сообразив видимо, что немного переборщил с новичком, не достигшим пока еще вершин цивилизованного общества, и потому испытывающим сейчас культурный шок, резко пошел на попятный:

– Все, все, дружище, извини! Не то имел ввиду! Прошу прощения!.. Хотел сказать, что здесь это – норма, в порядке вещей… Обычное дело!

Добрынин, глядя на него, растерянно молчал. Ну и вечерок… Как начался – так одна хреновина за другой! Недолго и с катушек съехать! И главное – сам-то этот парень, Николай-Николас, нормально все воспринимает!.. Как же так?

– А давно ль ты здесь живешь, дружище? – сообразив вдруг, что к чему, спросил он.

– Так почти с самого начала. Когда война началась, мне пять лет было. Все это время я тут. Отец-то погиб, а мать – жива, здесь же в общине при школе работает.

Вот теперь все сразу стало понятно. Парень жил здесь с детства. Оно и немудрено, что для него это – обыденность. И Данилу вдруг стало как-то жалко его, этого парнишку. Может, и не виноват он?.. Живя в грязи – как не запачкаться?

– Где же вы с ней живете? – сочувственно спросил он. – Комнату, небось, выделяют?

– Мать в Чердаклы, у нее там свой домик, небольшой. А я – здесь, при общине. До семи лет с матерью жил, а потом меня в детдом забрали.

– Как это – забрали? – снова, в который уже раз за последний час, оторопел Добрынин. – Кто?!

– Ювенальная группа.

– Кто-о-о?.. – пытаясь понять, что говорит парень, и прежде всего, почему он так спокойно это говорит, переспросил Данил.

– Да ювеналы же… Администация организовала особую ювенальную группу, которая следит за всеми детьми общины, – принялся подробно растолковывать Николас, время от времени прерываясь, чтоб откусить от своего «бургера». – Если, к примеру, семья неполная – за такими сразу контроль… Или не все благополучно в семье – еды мало, или одежды, или бьют ребенка родители, ремнем, там, или еще как руку на него поднимают… Детей из такой семьи изымают – и в детский дом. Или другую семью для них ищут.

– А если ремнем – в воспитательных целях? – спросил Добрынин, у которого в башке все сказанное не умещалось… – Если неоткуда матери денег взять? Может быть, лучше помочь?.. Этих ваших… долларей зеленых… подкинуть… Или еще как?

– Нет, это все так себе… полумеры. Понятно же – нехорошо ему в такой семье, – ответил Николас, и было видно, что говорит он без тени сомнения, верит в свои слова. – Ребенку лучше в детском доме, чем с такими родителями, которые ему достойной жизни обеспечить не могут.

– И кто же оценивает, хорошо ребенку такой в семье или нет? – спокойно спросил Добрынин, хотя внутри пекло от возмущения.

Не умещалось у него в голове… Просто выходило за рамки понимания. Отобрать у матери ребенка – да как так-то?! Вместо того, чтобы назначить какие-то дополнительные меры, чтобы приходить и помогать, работать с таким семейством или, тем более, с одинокой матерью… Вместо этого так вот просто взять – и отобрать?!.. У него, у Данила, в детстве тоже не было игрушек… Не было помидоров и огурцов, не было апельсинов и мандаринов, которые видел он в книжке… Было двое колготок – хошь на праздник надевай, хочешь так носи. Была какая-то тужурка… Позже – пятнистый комбез, пошитый из взрослого. Но если бы кто-то пришел отбирать его у деда… Да он сам бы за ружье свое взялся, да харо-о-о-ший такой заряд картечи отбиральщику в брюхо влупил! Кто вообще кроме отца и матери – или того же деда – имеет право определять, как воспитывать ребенка?! Кто кроме них имеет право решать, кем он вырастет?!

А Николас, не замечая, что творится с его собеседником, продолжал рассказывать:

– Есть особые стандарты, разработанные ювенальной группой. Нам в детдоме об этом рассказывали, специальные уроки даже были. Там есть определенный набор требований, которые необходимо выполнять. Если хотя бы один пункт минус – тогда в детдом. Или на усыновление. За каждого такого ребенка семье и налоги скидывают, и пособия дают… От желающих отбоя нет! Вот хотя бы та же гейская семья – очень часто им отдают. А что… – он пожал плечами. – Нормальная практика. Тоже ведь семья, только не папа и мама, а папа и папа…

– Пидорам отдать??! – вытаращил глаза Данил. – Вы тут все… ебанулись что ли совсем?!.. – слов у него просто не было, а если и были – только матом… – Да какой они ребенку пример подадут?! Как эти… как они вообще ребенка воспитают?!

– Нор-маль-но вос-пи-та-ют! – по слогам, непреклонно, словно затверженную раз и навсегда истину, отрубил Николас. – Достойный член общества вырастет!

Добрынин, давно уже забыв про свой недоеденный бутерброд, сидел и только глазами хлопал. С таким за всю свою богатую приключениями жизнь он еще не сталкивался…

– Ну а вот ты, к примеру, как себя чувствовал, когда тебя от мамки-то забирали? – спросил он, наконец, нашедшись, надеясь хотя бы этим последним доводом пробудить в собеседнике понимание. – Если б тебя пидорам отдали… Как оно тебе было бы?

И – поразился… Не один мускул не дрогнул на лице Николаса. Он лишь пожал плечами и сказал:

– Я маленький был. Не помню. Да, наверно, не очень. Орал, наверняка. Вырывался… Я видел несколько раз, как ювенальная группа работает. Когда в семью такую приходят. Кричат они, дети-то. Вырываются… к мамке на ручки… Если мелкие – так и вообще… Тяжело смотреть. Но так и что? Пройдет год, два – он и забудет. И будет в детдоме расти, горя не зная. Там ему все объяснят, растолкуют, позаботятся. Нормальным, правильным членом общества станет!

Данил молчал. Он просто не знал, что сказать. Набрал было воздуха в легкие, чтоб разразиться долгой возмущенной речью, но поперхнулся и замолк. Что он мог доказать сейчас? Что можно было вообще доказать этому человеку, которого с детства воспитывали во всем этом дерьме? Которому уже все объяснили и растолковали , о котором уже позаботились … Который пусть не с молоком матери, но еще до начала становления характера, до появления критического восприятия мира был обработан так, что принял подаваемое раз и навсегда, на всю жизнь?!.. Которому так крепко вбили в голову всю это пакость, что он говорит даже штамповаными фразами! О толерантности… терпимости… Какие слова найти теперь, как донести, что это – неправильно! Что этот путь – в никуда! Забирая ребенка от семьи, отрывая его от корней – растят бездумных, оболваненных Иванов, родства не помнящих!.. А может… Может, Администрации именно это и нужно?.. Вырастить человека без роду, без племени… Был русский – стал хрен знает кто. Батарейка. Винтик в механизме общины. Один на всем белом свете. Человек, забывший, кто он, человек, не помнящий своих предков, человек, за плечами которого не стоит длинная вереница его дедов с их подвигами, делами, свершениями… Человек, которым благодаря этому очень легко управлять, у которого нет моральных ориентиров, который не знает, что это такое – честь и совесть?.. Не крылась ли за созданием ювенальной группы именно эта цель, а не искреннее желание обеспечить будущее ребенку?..