Франсис Карсак - Том 4. Пришельцы ниоткуда

— Чем ты тут занят, милок? Давай-ка поднимайся, а то испачкаешься!

Ну вот! Не дадут даже слегка позабавиться!.. Маленький мальчик встает, насупившись. В любом случае, чары уже разорваны, и муравьи снова стали муравьями, насекомыми, которых каждый день видишь бегающими по крыльцу и которые иногда совершают набеги на тетушкин сахар. Ладно, поиграем во что-нибудь другое.

Машина медленно проезжает между мелкими галечниками, которых полно на аллее. Кусочек белого железа раздвигает камешки по сторонам, прокладывая путь. А вот и необычная рытвина. Вчера шел дождь, и фургон, привозивший уголь, оставил глубокие колеи своими шинами. Следует ли объехать рытвину или же отважно двинем по прямой? Конечно же по прямой! Исследователи ни перед чем не отступают, по крайней мере в книгах. И до чего ж это захватывающая экспедиция!

Они только что высадились из своей ракеты, которая стоит теперь там, на опушке девственного леса, странного леса гигантских деревьев. Она весьма занятной формы, эта их ракета, и какой-нибудь глупый взрослый решил бы даже, что она похожа на длинную пачку макарон. Над ней развевается небольшой триколор, на котором выведено большими буквами: «Черный лев». «Черный лев» — прекрасное название для межпланетной ракеты, особенно с учетом того, что за рулем гусеничного вездехода сидит резиновый львенок.

Проехав через лощину, машина добралась до груды камней, из которых когда-нибудь — по крайней мере, так утверждает папа — построят крыло к дому. Крыло! И зачем оно нужно, это крыло, думает мальчик. Он и так хорош, этот большой квадратный дом, стоящий среди деревьев. Придется срезать пихту и потом еще вон то дерево, названия которого никто не знает, но на котором растут цветочки, пахнущие медом. Когда вбиваешь гвоздь в его серо-зеленую кору — конечно, это запрещено, но кто ж это увидит? — из него вытекает вязкий сок, из которого получается отличный клей. Пусть он плохо сохнет и тетрадь, в которую он вклеил картинки при помощи этого клея, уже больше не открывается, но дерево ведь от этого не перестает быть «клеевым деревом».

Где мы? В Африке? Нет. Это слишком близко, Африка, слишком знакомо, особенно когда постоянно слышишь, как о ней говорят за столом. Она хороша для детишек, чьи отцы никогда не покидали Францию. Диурбель, Каолак, Подор — это звучит так же знакомо, как Марманд или Бордо. Нет, мы на другой планете, вроде тех, воспроизведенные пейзажи которых можно увидеть в научно-популярной книге, которую он читает каждый день перед сном. Это гораздо интереснее, чем Африка. Африка? Подумаешь! Что вообще есть в этой Африке, кроме арахиса и львов?

Растянувшись на одном из камней, какое-то чудище греется в теплых лучах Канопуса. Его чешуйчатая серо-зеленая кожа сверкает, длинный хвост свешивается в щель между соседними камнями, под головой подрагивает беловатая шея. Это ужасный дракон, которого они мельком видели в прошлую экспедицию. На сей раз нужно приблизиться к нему так, чтоб его не спугнуть.

Черт! Как осторожно они ни продвигаются, гравий под ногами все равно хрустит. Ящерица — дракон — этот хруст услышала. Какую-то долю секунды ее маленькие глазки всматриваются вправо-влево, затем зеленой молнией она исчезает в пещере. Вот и все, остается лишь теплый и голый камень.

( ок. 1950 )

Научившись читать еще в раннем детстве, Франсуа Борд «молниеносно», иначе и не скажешь, окончил начальную и среднюю школу, так как экзамены на степень бакалавра он сдал уже в июне 1935 года, в пятнадцать с половиной лет... Затем у него случился конфликт с отцом: тот считал, что он еще слишком юн для того, чтобы покидать Вильнёв ради учебы в Бордоском университете. Но главная причина заключалась все же в том, что отец хотел, чтобы сын изучал право, тогда как сам Франсуа был увлечен естественными науками. В четырнадцать лет он уже занимался раскопками на месте одного из доисторических местонахождений (тогда для этого не нужно было официального разрешения), раскопками, во время которых он начал применять методику, которая через двадцать лет станет частью того научного вклада, который принесет ему международное признание, а библиотека его изобиловала научно-популярными трудами и... приключенческими и фантастическими романами (в частности теми, которые входили в «синюю коллекцию» изданий Талландье).

Период с июня 1935 года по осень 1937 стал для Франсуа порой длинных-предлинных каникул. Отец записал его на заочный курс права, но сам он отнесся к учебе несерьезно. Тем не менее он был чрезвычайно активен в других областях жизнедеятельности. Он ставил химические опыты и собирал пороховые ракеты, одна из которых влетела в окно вильнёв-ской жандармерии. Он изучал насекомых, в частности муравьев. Он продолжал свои доисторические раскопки, стрелял из лука и карабина. Он входил в сборную команду Вильнё-ва по легкой атлетике, специализируясь в метании диска, ядра и копья (в 1937 году он первенствовал среди юниоров региона Перигор-Аженэ во всех трех этих категориях). Он стал одним из инициаторов движения «Auberges de Jeunesse» (молодежных туристских баз) в департаменте Ло и Гаронна. Браконьерствуя, он вылавливал раков в ручьях. Он очень много читал, практически всё. Но самым значительным в этот период его жизни событием стало для него полугодовое пребывание в Индокитае.

Его старший брат, Жан, окончил Школу колониальной администрации — в 1936 году он был колониальным управляющим в Чаде, — а его старшая сестра, Женевьева, вышла замуж за сокурсника Жана, которого направили в Индокитай. И 13 ноября 1936 года Франсуа Борд отплыл из Марселя на «Д’Артаньяне» в гости к сестре и зятю.

Но обо всем этом я расскажу позднее...

Жорж Борд,

январь 1996 года.

Эта история является чистым вымыслом и никоим образом не выражает научные, политические или религиозные взгляды автора. Любые совпадения имен или портретных черт с реальными людьми случайны.

В то мартовское утро 197. года я позвонил в дверь моего старого друга доктора Клера, разумеется, даже не подозревая, что вскоре услышу фантастический и невероятный рассказ. Я говорю «старого друга» (пусть нам обоим лишь недавно пошел четвертый десяток), так как мы дружим с детства и только года четыре назад как-то потеряли один другого из виду.

Дверь открыла, вернее, чуть приоткрыла, старуха в черном платье, какие носят все пожилые женщины в этих краях.