Джо Фауст - Отчаянные меры. Драгоценный груз. Сущность зла

— Ответ неверный. Я могу уличить тебя в этом, поскольку сам — свидетель твоих воспоминаний.

— Все, что мы умеем, — это война. И этот Альянс с арколианцами был мне как нож в сердце. Это предательство…

— Арколианцы пришли к нам с миром, — сказал Герцог.

Диксон снова стал таять.

— Нет, не уходи! — вскричал Герцог. Образ пилота прояснился снова, словно вняв его просьбе, и стал даже четче, чем прежде. — Через все это я прошел на «Хергест Ридж»: от штурма и нападения на арколианцев до реакторного отсека. Ведь это все был ты — разве не так?

— Это должно было быть. Того не миновать, — сказал Диксон. — Ты получил мою память и действовал в ней так же, как я, и везде шел по моим следам.

— Нет. Ты поступал совсем по-другому. И я прекрасно это понимаю, Эрик, я прочувствовал это. Я поступал единственно возможным способом, но… Встав, он стал расхаживать по камере. На ходу Герцог потирал лоб. — Я не знаю, как и почему так поступал. Я был уверен, что этим помогу тебе, но чем я мог тебе помочь? Просто я понимал, что у тебя большие проблемы и тебя надо выручать.

— У меня в самом деле были проблемы.

— Но как ты к ним относился. Пс-т! — разве это проблемы?! Ты не побеспокоился об исходе процесса в Нарофельде, потому что заранее знал его результат — ты уже просто пережил его. Ты вышел сухим из воды. Я знал, что если бы мог закончить твою биографию, то никогда не стал бы ее читать. Да, сам собой напрашивался вывод, что с тобой и дальше все будет в порядке, потому что ты пережил войну и подписал геройский контракт с Корпорацией «Сущность». И по некоторым, не понятным пока, причинам я не мог получить доступ к воспоминаниям об этом контракте.

Изображение Диксона снова замерцало.

— Стой! — крикнул Герцог. — Скажи, почему я могу задержать твой уход только в состоянии стресса? Что происходит? Когда я на полном взводе — то вижу тебя — а в спокойной обстановке ты снова пропадаешь.

— Но сейчас ты не в состоянии стресса.

— Почему я не могу получить доступ ко всем твоим воспоминаниям, а только к «выбранным местам из переписки с друзьями»?

Диксон пожал плечами:

— Слишком много материала и времени для загрузки в память. Это как компьютерная игра — чем больше и динамичнее сцена, тем больше требует места на жестком диске. Поэтому тебе приходится проживать мою жизнь, которая была достаточно насыщенной, понемногу — день за днем — иначе никак нельзя, развел руками Диксон.

Герцог снова прикрикнул на начинающее мерцать изображение. Казалось, он разговаривает с испорченным телевизором.

Герцог внимательно осмотрел униформу пилота и затем удовлетворенно кивнул:

— Но ведь это ты не пускаешь меня в свои воспоминания — скажи честно?

— Нет. Это всего лишь побочный эффект. Сам подумай — не так просто принять на себя чужую жизнь.

— Да все ты знаешь и понимаешь сам, в чем дело! — разъяренно закричал на него Герцог, словно надеясь, что на этот раз в изображении Диксона появятся новые подробности: может быть, он получит его рентгенограмму. Он понял, что чем больше разговаривает, что называется, «на взводе», тем ближе к истине. Не так просто раскусить этого хитрого пилота.

— Разве не ты заставил меня пройти через всю эту грязь, весь этот ужас на «Хергест Ридж»? Ты сам пошел на это, Диксон. Потому что ты не мог жить после войны — но так у тебя оставалась надежда — жить и в послевоенное время. Куда легче — жить в моем теле и не отвечать за поступки, которые совершаешь!

— Я мертв. Меня больше нет. Я только кажусь тебе.

— Знаю, — оборвал его Герцог. — Но ведь смерть — это еще не все. И это узнаешь только там, разве не так? Что же это, если не твой второй шанс?

— Нет, — откликнулся Диксон. — Это я — твой второй шанс.

— Что ты совершил такого в своей жизни, что дает тебе право манипулировать мной?

— То, что я сделал, может оказаться важным для тебя, только если ты научишься этому.

— И что же это? — воскликнул Герцог.

Диксон задумчиво потер глаза и снова стал исчезать.

— Нет! — приказал Герцог.

Изображение подчинилось.

— Я прекрасно владею собой, Эрик. И теперь ты мне расскажешь все, что с тобой случилось.

Диксон демонстративно стряхнул пыль с рукавов униформы.

— Это ты расскажешь мне. Герцог снова закрыл глаза.

— Рэй. Она просила попытаться спасти его. Говорила, что пыталась сама спасти его. Пыталась удержать его от…

— …тебя самого, — нашелся Герцог. — Как и Фортунадо.

— Нет. Не как Фортунадо.

— За деньги Максимилиана Барриса.

— Терминальная анестезия.

— И почему же ты не позволил Рэй сделать то, что она хотела — спасти тебя?

— Разве не ясно, Герцог? Потому что у нее могло это получиться. У нее обязательно получилось бы. Потому что потом я в самом деле мог прожить долго, как распоследний сукин сын — жить без того, что делало меня счастливым: без охоты на арколианцев. Да я был бы после этого просто ублюдком!

— Но она любила тебя, Эрик.

— И я любил ее, Герцог. Даже, может быть, больше, чем любил Лей Бранд. Я не мог сделать этого для нее. Я заставил ее постричь волосы и одел, как Лей, чтобы не забыть никогда. Но куда легче оказалось пить.

— И еще легче — убить себя.

— Понимаешь, Герцог, для меня это было важно. Всю жизнь я был в центре внимания, самовлюбленный пилот-герой. Женщины, слава, деньги — все падало к моим ногам. И я поставил жизнь Рэй во главе моей собственной. Я никогда не сделал бы этого для Лей. И это оказалось трудней, чем привести второй эшелон к Беринговым Вратам. Это был самый смелый поступок в моей жизни.

— Но смелый человек не боится жизни и не прячется от нее за бутылкой.

— Это уже не имеет значения. Гораздо важнее то, что ты стал теперь сильнее. И получил контроль надо мной. Теперь не я управляю тобой, а совсем наоборот. Осталось еще одно. Ты должен убить меня, Герцог.

Герцог тут же нашел в себе силы рассмеяться.

— Ты хочешь, чтобы я надавил спусковой крючок в твоем револьвере? Что за малодушие, Эрик? Ты не смог смотреть в лицо жизни, а теперь не можешь заглянуть в глаза смерти? И теперь, когда тебе дан новый шанс, как ты его используешь? Хочешь, чтобы я убил тебя? — он решительно покачал головой. Если ты собираешься трусливо сбежать, я тебе не помощник. Эту грязную работу возьми на себя, уж будь так любезен.

— Ты не понимаешь, Герцог. Я достиг конца. Я устал. В этой жизни уже нет людей, которых я любил.

— Но кто тебе мешает любить? Люди не изменились, Эрик, и, поверь, они ничуть не хуже тех, что были. Может быть, стали чуть-чуть лучше. Ведь мир идет к добру, не так ли?

Последовало молчание. Изображение Диксона, казалось, замерло, как на снимке.

— Да и потом, тебе легче уйти самому, ты ведь уже прошел через это?

И на эти слова также не поступило ответа.