Иннокентий Соколов - Ленинград-28 [СИ]

Внизу, Панюшин вслушивался в отрывистые команды капитана — слышно было не очень, но и услышанного оказалось достаточно. Вернувшиеся ни с чем осназовцы, доложат о результате капитану, после чего, вся эта сомнительная компания двинется вниз, прочесывать уровни один за другим.

Прятаться на самом нижнем — заранее проигрышная идея. Атаковать оставшихся на верхнем уровне не получится — осназовец не раздумывая, нажмет на курок, как только Юрка высунет голову из шахты. Подъем на лифте займет слишком много времени — вполне достаточно, чтобы бойцы нашпиговали его пулями, калибр которых остался так и не выяснен Панюшиным.

Знать бы, что от него требуется. Насколько бы тогда легче было бы существовать.

Половина его умерла. Зато осталась вторая половина, и с ней как-то придется жить. Так думал, вернее даже не думал — скорее понимал Юрок, покачиваясь, прижимая руки к вискам.

В голове гудело, в глазах плыло, а мысли пропали куда-то — понимание заменило их.

— Ладно, Юрок. Путь ждет неблизкий — посидели на дорожку и будет. Отправляю тебя на лечение, выздоровеешь, милости прошу в гости. Шутка. Эй, салага…

Пинок ногой, тихий стон.

— Ну, давай, вставай уже, хорош валяться. Забирай это сокровище отсюда, и сам проваливай к черту…

В больнице, Юрок провел больше месяца. Выл, пуская слюну, царапал руками серую штукатурку стен. Вокруг суетились такие же серые тени. Временами ему становилось лучше — он словно засыпал, и лежал неподвижно, рассматривая часами рисунок из трещин на потолке. Как только закрывал глаза — увиденное вставало перед ним, словно запечатленное на пленку. Затем мир сдвигался, все быстрее и быстрее, улетал куда-то в сторону, и Юрок вновь проваливался в удушливое полузабытье.

Половинка его, разрывалась на части, неспособные заполнить собой все. Темнота хоть немного, но помогала сделать это, но Юрок отчего-то опасался дружить с ней, очевидно подозревая ее нехорошую суть.

Понемногу, он приспосабливался к новому существованию. Периоды равнодушного созерцания становились все длиннее, пока однажды, Юрок не сполз с больничной койки, совершенно не соображая, что делает.

Впрочем, кое-кого это даже обрадовало. Так первую четверть часа, он безучастно наблюдал вокруг себя нездоровую суету. Мелькали белые халаты, лица. Раздавались удивленно-радостные возгласы. Кто-то светил ему фонариком в глаз, кто-то измерял давление — самому Юрке было все равно. Он вперил неподвижный взгляд в грязный кафель стены, и ожидал, сам не зная чего.

Суета стихла как-то вмиг. Его вывели из палаты, оставили в приемном покое. Юрок сидел на скамейке, от скуки грыз ногти на пальцах. Потом трясся в машине, оставленный один на заднем сиденье.

Привезли его в смутно знакомое помещение, где вышагивал по центру невысокий кряжистый военный. С седыми висками и нехорошим прищуром. Он бегло взглянул на Юрку, жестом предложил сесть. Подсунул конторскую книгу, с расчерченными ручкой столбцами.

— Ну-ка, дружочек, черкни вот здесь.

Юрок взял ручку, недрогнувшей рукой поставил какую-то закорючку. Военный довольно хмыкнул и убрал книгу. Протянул бумажонку.

— Вот билет на поезд.

Юрок забрал билет, и сунул в карман. Военный кивнул, прощаясь.

— Ну все, милок, свободен. Дверь там…

Юрок молча встал, и побрел к выходу. Толкнул железную дверь.

— Стой доходяга… Куда же ты?

Юрок оглянулся с недоумением. Военный показывал пальцем в сторону.

— Баян забыл, придурок…

К цели он добрался без приключений. Ноги сами вели к поезду, а если бы и не вели — сзади контролировали двое солдатиков с автоматами. Хмурый проводник подозрительно взглянул на оборванца с баяном, хорошо хоть Юрок вовремя вспомнил, что есть билет, да один из служивых чего-то шепнул вагоновожатому на ухо. Прижавшись к холодному стеклу, он провожал свое прошлое — город уменьшался в грязном окне, превращался в маленькую черную точку. Лежа в плацкартном вагоне, он слушал перестук колес, и черная точка плавала перед глазами, пока не исчезла совсем.

Через три дня его высадили на заснеженном перроне, в незнакомом городе. Машинист нажал на гудок, и поезд унесся дальше, Юрок же вскинул на плечо баян, и побрел обратно.

Расстояние, проделанное поездом за три дня, превратилось для него в многолетнее путешествие. Он ночевал в заброшенных зданиях, открытых теплотрассах, иногда просто на улице. Растягивал меха баяна, так и не научившись играть, как следует. Ездил на товарных поездах, забираясь в открытые вагоны, просил милостыньку, грабил случайных прохожих, убивал одиноких старух. В общем, Юрок возвращался домой — кто бы мог осудить его за это?

Путь завершился однажды на привокзальной площади Краснознаменной Дружковки. Именно тогда, когда сверкающий пятак пронесся перед его затуманенным взором, замкнулся еще один круг.

— Сколько осталось?

— Четверо, не считая объекта.

— Хорошо…

— Чего хорошего? За каким хером мы вообще здесь?

— Ну-ну, капитан, сохраняйте спокойствие, вы же командир…

— И что?

— Как что? Командир должен давать пример своим бойцам.

— Мля, вы там, что вообще все охуели? Решили поиздеваться? Он перебьет всех как котят!

— Не нужно драматизировать. Тем более случившееся, лишь подтверждение вашей некомпетентности. Вашей, капитан, и ничьей больше!

Козулин воровато оглянулся, и утер выступивший на лбу пот. Он забрался в контейнер, даже не догадываясь, что в похожем сейчас прячется его главный недруг — мудак Панюшин.

— Вы можете по-человечески объяснить, что требуется?

В трубке задумались.

— Изложите события еще раз…

Козулин заскрежетал зубами.

— Мля, сколько еще раз нужно рассказать, чтобы до вас дошло?

— Не ругайтесь капитан. Мы люди взрослые, некоторые из нас даже семейные…

— Что вы имеете в виду? — пискнул Козулин холодея.

— Да так, к слову пришлось… Впрочем, не будем отвлекаться — начните с момента первого контакта с ключевым объектом.

Капитан Козулин нахмурился, вспоминая…

Панюшин выскользнул из темноты, оставив двух умирающих бойцов. Алые линии смерти остались там, в дрожащей темноте — сейчас они были неинтересны Юрке. Он несся к лифту, а пули выбивали из стен остатки штукатурки — ничто сейчас не могло остановить его.

Нырок в бездну — в полете, Юрий успел перехватить перекладину и здорово приложился плечом о лестницу. Вниз — перебирая руками и ногами как можно быстрее. Уровни проносятся мимо, успеть бы убраться подальше от вездесущих осназовцев. Все, что было парой минут назад — сеанс смертельного сумасшествия. Что-то кричал Козявка, отдавая ненужные уже команды, хрипели умирающие осназовцы, так и не успевшие сообразить, что происходит, а Панюшин стал обладателем той самой, заветной винтовки.