Дональд Маккуин - Заключенный на воле

— Если с доктором Бахальт что-нибудь случится, то Солнцедарительница лично займется этим делом. Не забывайте — она послала Бахальт на вашу планету ради того, чтобы та искупила свою вину. Мы, служители Люмина, знаем и любим доктора Бахальт, поскольку она пошла против отступника Этасалоу. Вы защищаете ее из чистого альтруизма и даже не побеспокоили Солнцедарительницу тайным уведомлением о том, что Этасалоу тоже нашел приют на Хайре. А в результате дело принимает серьезный оборот — ведь все мы знаем, насколько непредсказуемой может быть Солнцедарительница. Кое-кто сказал бы — мстительной, но я нахожу это определение слишком грубым. А вы?

Уллас поднял глаза к потолку, словно раздумывая, будет ли пушка достаточным средством защиты.

— Приготовьте все, чтобы принц мог покинуть это здание. Я хочу, чтобы он и Бахальт были перевезены на Кулл.

Ренала прокляла себя. Если Бахальт окажется на Кулле, ситауция многократно осложнится. Она умоляюще вскинула руку, едва не коснувшись Улласа.

— Так далеко? Сможете ли вы быть спокойны, зная, что два столь важных человека, как принц и доктор Бахальт, находятся вне поля вашего зрения? Вне вашего постоянного контроля?

Ренала заметила, как дернулись веки советника, и заставила себя умолкнуть. Это весомый аргумент, вновь и вновь повторяла она себе.

Уллас повернулся, сделал два шага к двери. Затем, вновь обернувшись лицом к Ренале, обвел пристальным взглядом всю комнату, чтобы увериться, что в пределах слышимости нет никого постороннего. Советник подался вперед — сердитое длинное лицо на длинной шее.

— Я всегда был верным последователем Люмина. Я не могу потерять все, над чем я работал, ради врача-изгнанницы. Вы представляете Люмин. Вы будете защищать меня, защищая то, что принадлежит мне. Лечите принца. Охраняйте Бахальт. Если вы хоть в чем-либо подведете меня, вы подведете Люмин. Только я могу выхлопотать вам прощение Солнцедарительницы.

Облаченная в красно-желтые одеяния служительницы Люмина старшего ранга, Нэн вошла в комнату. Молодой человек, лежащий на кровати, сердито посмотрел на нее. Прежде чем Нэн успела произнести хоть слово, он выпалил:

— Я спал хорошо. Я сумел удержать свой ужин в желудке. Завтрак был ужасен, не считая фруктов, которые всего лишь не дозрели. Кажется, он тоже не просится наружу. Однако я принял свои лекарства. Это все? Я правильно изложил утренний катехизис? Все в порядке?

Продолжая улыбаться, Нэн проверила показания мониторов, выстроившихся на бывших книжных полках.

— Отлично, ваше высочество. Температура снизилась… хотя все еще выше нормы. Кровяное давление хорошее, наполнение легких тоже.

Нэн повернулась к принцу. Бледное лицо юноши было обрамлено белокурыми волосами. Серо-голубые глаза, выпуклый лоб, тонкие, красиво очерченные брови. Маленький рот по-прежнему кривится в недовольной гримасе. Эта гримаса, да еще самоуверенный, оценивающий взгляд насторожили Нэн гораздо больше, нежели недовольство, прозвучавшее в голосе принца. Она нахмурилась, указывая на черный ящичек, на экране которого скакали маленькие красные цифры.

— Мышечный тонус. Как только вы будете в состоянии встать на ноги, я бы посоветовала вам побольше упражняться. Такой молодой человек, и такие показатели… стыд и позор!

Лицо принца вспыхнуло от гнева.

— Вам следует говорить «принц Дафанил». Как вы смеете обращаться ко мне, не называя моего имени и титула? Где вас учили? Никто не смеет читать мне нотации!

Сосредоточив внимание на мониторах, Нэн ответила:

— Приношу извинения за бесцеремонность, принц. Что же касается разных слов по отношению к вам… Мой долг перед Люмином — исцелять больных и раненых. Я буду бранить вас, да и вашего отца тоже, чтобы исполнить этот долг. И очень скоро вы будете бранить меня, если я не выполню свою часть работы.

Нэн вызывающе посмотрела на принца.

Дафанил покраснел. Это длилось всего несколько секунд, затем напрягшееся было лицо принца расслабилось. К удивлению Нэн, принц выдавил из себя слабую улыбку.

— Мне хуже, чем я думал. Как это ужасно — быть таким слабым, что даже на гнев нет сил! И все же, доктор, меня обезоружили отнюдь не ваши мудрые слова. Вы просто сумели расшевелить мое воображение. Я отдал бы что угодно, лишь бы увидеть человека, способного противостоять моему отцу.

Неожиданная горечь, прозвучавшая в его словах, так же как проявленная им слабость, заставили Нэн смягчиться. Заботливо склонившись, она коснулась кнопки коммуникатора, вмонтированной в изголовье кровати. Загорелся красный огонек передатчика. Нэн велела приготовить стимулирующую ванну, затем обратилась к Дафанилу:

— Упомянув вашего отца, принц, я сделала ошибку. Я нарушила наш договор.

— О том, чтобы не упоминать его? — Дафанил вновь улыбнулся. — Для меня это просто невозможно — вести разговор, ни разу не затронув при этом моего отца. Вы не единственная, кто чувствует его всепроникающее присутствие. И не единственная, кто стремится насладиться этим присутствием.

Поскольку Нэн ожидала этого оскорбления, то смогла ответить на него сразу же:

— Для меня было большой честью состоять в медперсонале вашего отца. Он истинный джентльмен.

Теперь уже Дафанил почувствовал себя уязвленным. Вновь вспыхнувшее раздражение сделало его тон невыразимо едким.

— Неужели яркие цвета Люмина столь важны для вас? Вы боитесь, что вас отстранят от ухода за мной и вам вновь придется носить сине-зеленые одежды младшей служительницы?

Нэн выпрямилась, сжав руки в кулаки и пристально глядя на принца.

— Это неправда.

Дафанил лежал, склонив голову набок и глядя куда-то на противоположную стену. В этой позе он выглядел неожиданно уязвимым.

— Я знаю, что такое семейные трудности, принц Дафанил. Я понимаю, как вам больно.

Голос Дафанила не выражал ничего:

— Доктор Ренала ясно дала понять, что вам разрешено носить старшие цвета Люмина только потому, что вы приглашены ухаживать за мной. Подумайте об этом, доктор Бахальт. Каждый, кто соприкасается с моей жизнью, достигает благодаря этому успеха — или же претерпевает неудачу. Но этот источник божественного воздействия на судьбы людей — не во мне самом. Мой отец наделен могуществом и властью, и он презирает меня.

Нэн обошла вокруг кровати и встала, уперев руки в бока и глядя сверху вниз на своего пациента. Затем, как будто приняв какое-то решение, она уселась на подоконник.

— Отлично, — сказала Нэн. — Давайте, выплесните все, что скопилось у вас в душе. Я уже устала от намеков, недомолвок и хождений вокруг да около. Вы находитесь в этой комнате больше недели, и я по меньшей мере раз в день слышу ваши тяжкие вздохи и жалобы из серии «бедный я, бедный». Поговорите со мной. Что за проблема разделяет вас и вашего отца?