Джош Рейнольдс - Фабий Байл: Повелитель клонов

— Вы же не серьезно, я надеюсь.

— Я хочу подавить этот маленький бунт как можно скорее. У меня есть дела важнее, чем усмирять какое-то шутовское восстание. И Диомат мне в этом поможет.

— Заодно он может и вас прикончить.

— Будем надеяться, во второй раз ты проведешь церебральную передачу быстрее.

В конце коридора дожидался лифт, охраняемый двумя козлоподобными членами экипажа с широкими рогатыми черепами и телами, покрытыми шерстью. На их звериных мордах читалось напряжение.

Охранники носили изорванную флотскую форму не по размеру, побуревшую и твердую от въевшейся за столетия грязи: наравне с покрытыми ржавчиной бронежилетами и изрядно модифицированными автоматами, которые эти существа сжимали в лапах, форма передавалась из поколения в поколение, притом что они весьма отличались друг от друга. При виде Фабия и других мутанты удивленно заблеяли и пали на колени, этим примитивным способом выражая свое преклонение.

Для варварских кланов мутантов, выполнявших обязанности экипажа фрегата, Байл служил воплощением и бога, и отца, ведь именно его эксперименты впервые поставили их предков на долгий, извилистый путь перемен. Намерение вивисектора состояло в том, чтобы сделать их более выносливыми и самодостаточными, чем команды рабов, которым отдавали предпочтение многие другие. Экипаж, который не мог защитить себя, был не нужен ни ему, ни «Везалию».

— Вы двое, за мной, — не терпящим возражений тоном произнес Фабий, когда кабина лифта автоматически открылась, распознав полученные от его снаряжения коды. Грузовые подъемники — по крайней мере те, что еще работали, — служили главными артериями корабля, за раз доставляя на артиллерийские палубы сотни контейнеров с боеприпасами и заряжающих сервиторов.

Когда кабина закрылась, лифт на большой скорости начал спуск по освещенной шахте, проносясь мимо лабиринта служебных туннелей. Вой сирен теперь напоминал стенания банши, становясь тем интенсивнее, чем стремительнее подъемник летел вниз. Фабий, как мог, старался не обращать внимания на раздражающий вопль, обдумывая, что делать дальше. Прежде он уже подавлял мятежи, но ни один из них не был настолько продолжительным. Лучший способ положить всему конец — согнать зачинщиков, будь то астартес или мутанты, и пустить каждому пулю в лоб. Рядовые участники, как правило, находили после этого лучшее применение своему времени.

Сейчас же все обстояло иначе. Прошли дни. Если в беспорядки была вовлечена большая часть XII миллениала, значит, одной-двумя показательными казнями вряд ли обойдется. Вероятно, настал момент избавиться от остатков легионной роты. Эта мысль не доставила Фабию удовольствия, несмотря на все неприятности, которые в последнее время доставляла ему мятежная рота.

Как крупная военная сила и цельная организация, III легион безвозвратно канул в Лету: истощение и излишества раздробили его. Туда ему и дорога, считал Фабий. Какие бы теплые симпатии он ни питал когда-то к легиону, чувства эти давным-давно охладели. Тем не менее однажды они могли вспыхнуть снова, ибо ничто в этом мире — в том числе и Фабий — не было постоянным, кроме перемен.

XII миллениал представлялся нежеланным и неотступным напоминанием об ушедшей эпохе. О тех временах, когда все было проще. Когда намеченный путь казался предельно ясным, и великая цель еще не увлекла его с головой. Фабий крепче сжал навершие в виде золоченого черепа, и злобная сущность внутри скипетра предостерегающе зарычала. Он пробежал глазами по губительным печатям на поверхности черепа и, чтобы заглушить рык, стукнул концом скипетра о платформу.

— Вам следует относиться к своим вещам с большей заботой, — отметил Хорат.

— Возможно. Но я не в настроении терпеть, когда на меня шипит какая-то забывшаяся палка.

Байл поднял перед собой скипетр и уставился в глазницы мертвой головы, которую звали Пыткой, если подобным вещам вообще было уместно давать имена. Как и в случае с «Везалием», Фабий переименовал выкованный в преисподней артефакт, как ему больше нравилось, отняв его у старого владельца. Пока что неизвестно, каким образом, но скипетр действовал в качестве усилителя — малейшее его касание вызывало жгучую агонию или немыслимый экстаз, а порой и то и другое одновременно.

Это было грубое приспособление с ограниченной сферой применения, но со своей задачей оно справлялось превосходно. Фабий отчетливо ощущал сокрытую в жезле мощь, которую он мог использовать по своему усмотрению, пусть даже против воли запертой там сущности. Как и с хирургеоном, Байл имел с Пыткой своеобразную симбиотическую связь — она нуждалась в хозяине, а он, к собственной досаде, иногда нуждался в заключенной в ней силе. Но не сейчас.

— Слышишь меня? Не смей перечить мне. Не сегодня. Или я надолго запру тебя в чемодане из меди и кости.

Вяло дернувшись, Пытка в итоге затихла, и Фабий опустил ее.

— Единственная проблема Вселенной, как я заметил, заключается в том, что редко кто или что знает свое место в ней.

— В том числе и вы? — с ухмылкой спросил Хораг. Фабий посмотрел на него.

— Я знаю свое место. Просто другие отказываются это принимать. То, что они всего лишь идут против течения, значения не имеет.

— Некоторые сказали бы, что напрасно противитесь течению как раз таки вы.

Фабий остановился. В этом присутствовала доля неприятной правды. Врагам его не было числа, и их количество только возросло после того, как Эзекиль Абаддон вонзил копье в сердце Гармонии и уничтожил Град Песнопений. Перед глазами до сих пор стояла картина умирающего крейсера «Тлалока», упавшего с орбиты и уничтожившего последнюю великую твердыню Детей Императора; с ней прекратил свое существование и сам легион. В ушах Фабия по-прежнему звучал пронзительный скрежет разрываемого металла и визг раздираемой атмосферы, когда огонь распространился по горизонту.

Все, над чем он работал, сгинуло в один миг. Труд всей его жизни был стерт с лица земли одним взмахом меча этого лицемера Абаддона.

Фабий тряхнул головой, прогоняя дурные воспоминания.

— Это лишь доказывает их ограниченность. И тот факт, что они не в состоянии понять вещей, очевидных даже для этих уродливых созданий, есть верный признак их тотальной слепоты. — При этих словах старший апотекарий положил тяжелую руку на голову одного из зверолюдей, вызвав у того крик боли и возбуждения. Фабий замер и рассмеялся: — Извини, Хораг. Всякий раз, оказываясь в новом теле, не могу им не похвастаться.

— Я заметил. В любом случае я согласен с вами, Фабий, — кивнул Гвардеец Смерти. — Что есть чума, если не очищающее пламя, только в иной форме? Лишь сильнейшие способны пережить его. Лишь они могут претендовать на королевство из пепла. Тиф Странник записал эти слова больше двух столетий назад.