Орсон Кард - Дети разума [litres]

– Мне больно отпускать людей, – заявила Новинья с горечью.

– Не понимаю, как это возможно, – снова возразила Валентина. – Ни про кого из тех, кто у тебя умер, ты не можешь честно сказать: «Я его отпустила». Ты цеплялась за них зубами и ногтями.

– И что из того? Все, кого я любила, умирали и бросали меня!

– Это не оправдание, – твердо сказала Валентина. – Все умирают. Все уходят. Имеет значение только то, что было создано вами вместе, до того, как они ушли. Имеет значение только та их часть, которая осталась в тебе, когда они ушли. Ты продолжила работу твоих родителей и работу Пипо и Либо, ведь ты подняла детей Либо, разве не так? А частично они были и детьми Маркано, разве нет? Ведь в них осталось что-то и от него, и не только плохое. А что касается Эстеву, то его смерть, как мне кажется, дала хорошие всходы, но вместо того, чтобы дать ему уйти, ты продолжаешь злиться на него. Ты злишься из-за того, что он создал нечто более значимое для него, чем сама жизнь. И еще из-за того, что он любил Господа и пеквениньос больше, чем тебя. Ты продолжаешь цепляться за них всех. Ты никого не отпустила.

– Так ты ненавидишь меня за это? Может быть, ты и права, но такая уж моя жизнь – терять, терять и терять.

– Почему бы тебе на этот раз, – предложила Валентина, – не отпустить птичку на волю, вместо того чтобы держать ее в клетке, пока она не умрет?

– Ты делаешь из меня чудовище! – закричала Новинья. – Как ты смеешь судить меня!

– Если бы ты была чудовищем, Эндер не смог бы любить тебя, – сказала Валентина, отвечая спокойствием на ярость. – Ты неординарная женщина, Новинья, ты – трагическая личность, ты многого достигла и много страдала, и я уверена, что история твоей жизни станет бередящей душу сагой. Но разве не будет лучше для тебя самой, если ты, пока жива, научишься чему-нибудь новому, кроме одной и той же роли в одной и той же трагедии?

– Я не хочу, чтобы еще один человек, которого я люблю, умер до меня! – выкрикнула Новинья.

– А кто говорил о смерти? – спросила Валентина.

Дверь в комнату распахнулась. В дверном проеме показалась Пликт:

– Это я. Что происходит?

– Она хочет, чтобы я его разбудила, – возбужденно объяснила Новинья, – и сказала ему, что он может умереть.

– Можно мне взглянуть? – спросила Пликт.

Новинья схватила графин с водой, стоявший возле нее, и резко плеснула из него в лицо Пликт.

– Хватит с тебя! – выкрикнула она. – Сейчас он мой, а не твой!

Пликт, с которой капала вода, оторопела настолько, что не нашлась что ответить.

– Не Пликт забирает его, – сказала Валентина мягко.

– Она просто такая же, как все, – подбирается к нему, подкрадывается, чтобы отхватить кусок и посмаковать! Все они – просто каннибалы!

– Что?! – прошипела Пликт. – Да ты сама хочешь поживиться за его счет! Только для тебя одной его слишком много! И еще неизвестно, кто хуже – каннибалы, которые ухватят по кусочку там и сям, или каннибалиха, которая для себя одной целого человека припасла, хотя даже не может съесть его целиком!

– Более отвратительного разговора я еще не слышала, – сказала Валентина.

– Она отирается тут месяцами, не спускает с него глаз – настоящий стервятник! – заявила Новинья. – Прицепилась к нему, копается в его жизни, десятка слов никогда зараз не сказала. И вот надо же – заговорила и травится теперь своим ядом!

– Да я только плеснула на тебя твоей собственной желчью, – огрызнулась Пликт. – Ты просто жадная и озлобленная баба, все время используешь его и ничего не даешь ему взамен, и он сейчас умирает только для того, чтобы избавиться от тебя!

Новинья не ответила, у нее не было слов, в глубине души она чувствовала, что на этот раз Пликт сказала правду.

Но Валентина обошла вокруг кровати, подошла к двери и влепила Пликт увесистую пощечину. Пликт пошатнулась под ударом и стала оседать по дверному проему, пока не оказалась на полу, держась за свою пылающую щеку, по которой покатились слезы.

Валентина возвышалась над ней.

– Ты никогда не будешь Говорить о его смерти, ты поняла меня? Человек, который может говорить такую гнусную ложь, просто чтобы сделать больно, чтобы побольнее ударить того, кому завидует, не может быть Говорящим от Имени Мертвых! Я стыжусь, что когда-то позволила тебе учить моих детей! А вдруг что-то от твоей лживости передалось и им? Ты мне противна!

– Нет, – воскликнула Новинья. – Нет, не сердись на нее. Это правда, правда…

– Тебе это кажется правдой, – убежденно сказала Валентина, – потому что ты всегда хотела верить худшему о себе. Но это не правда. Эндер любил тебя искренне, и ты ничего у него не крала, и жив он до сих пор только потому, что любит тебя. Вот единственная причина, по которой он не может уйти из этой жизни и помочь Джейн попасть туда, где она сможет жить.

– Нет-нет, Пликт права, я истребляю людей, которых люблю!

– Нет! – выкрикнула сквозь плач Пликт. – Я лгала тебе! Я так сильно его люблю и набросилась на тебя только потому, что он все равно твой, хотя тебе он даже не нужен!

– Я никогда не переставала любить его! – воскликнула Новинья.

– Ты оставила его. И пришла сюда одна.

– Я ушла, потому что не могла…

Валентина закончила за нее предложение, когда она замолчала:

– Потому что ты не могла вынести мысли, что он покинет тебя первым. Ты сама это понимаешь, ведь так? Ты уже тогда чувствовала, что он умирает. Ты знала, что ему пора уходить, завершить свою жизнь, и ты не могла вынести, что придется позволить ему покинуть тебя, потому-то и покинула его первой.

– Возможно, – сказала Новинья устало. – В любом случае все это только вымысел. Сначала мы делаем то, что делаем, а потом, задним числом, выдумываем объяснения своим поступкам, только они никогда не бывают истинными – истинные всегда ускользают.

– Тогда как тебе такое? – подхватила Валентина. – А что, если на этот раз тот, кого ты любишь, не предаст тебя, ускользнув и умерев против твоей воли и без твоего позволения? Что, если на этот раз ты разбудишь его и скажешь, что он может жить, попрощаешься с ним хорошенько и, благословив, дашь ему уйти. Только раз, а?

Совершенно обессиленная Новинья снова заплакала.

– Я хочу, чтобы все закончилось, – всхлипнула она. – Я хочу умереть.

– Именно поэтому он не уходит, – настаивала Валентина. – Разве ради него ты не можешь выбрать жизнь и отпустить его? Оставайся в Милагре, будь матерью своим детям и бабушкой детям своих детей, расскажи им историю Ос Венерадос, Пипо и Либо, расскажи им об Эндере Виггине, который пришел, чтобы исцелить твою семью, и долгие-долгие годы, до конца дней своих, был тебе мужем. И тогда эти истории, а не какой-то Голос, не какой-то похоронный оратор и не публичная тризна над телом, которую хочет устроить Пликт, оставят его живым в памяти единственной семьи, которая у него была. Он все равно очень скоро умрет. Так почему бы тебе не отпустить его с любовью и благословением, без гнева и горестных рыданий, не пытаясь удержать его?