Орсон Кард - Дети разума [litres]

– Так говорил Питер. И Джейн тоже.

– А откуда им знать, в чем их цель?

– Ну, так можно дойти и до того, что ни у кого из нас нет вообще никаких целей, – раздраженно ответила Ванму. – Наша жизнь – простая реализация нашего генотипа, немного подправленная воспитанием. Мы просто действуем по сценарию, заложенному в нас.

– Ну, – разочарованно протянула Грейс, – как неприятно слышать от тебя такую чушь.

Огромное каноэ снова причалило к берегу. Малу опять поднялся со своего места и шагнул на песок. Но на этот раз – возможно ли это? – на этот раз он, казалось, спешил, причем настолько, что даже утратил часть своей величавости. И пока он шел по берегу, Ванму поняла, что он действительно торопится. А когда увидела его глаза, увидела, куда он смотрит, то поняла, что он действительно приехал не к Питеру, а к ней.

Новинья проснулась в мягком кресле, которое для нее поставили, и некоторое время не могла понять, где находится. Когда она еще была ксенобиологом, она часто засыпала в лаборатории, прямо в кресле, и теперь какое-то время она осматривалась, пытаясь понять, над чем она работала, прежде чем заснуть, какую проблему пыталась решить.

Но она увидела Валентину, стоящую над кроватью, где лежал Эндрю, точнее, там, где лежало его тело – душа его была далеко.

– Ты должна была разбудить меня, – сказала Новинья.

– Я только что пришла, – ответила Валентина. – И потом, у меня не хватило духу разбудить тебя. Мне сказали, что ты почти не спишь.

Новинья поднялась:

– Глупости. Мне кажется, что я только и делаю, что сплю.

– Джейн умирает, – сказала Валентина.

У Новиньи екнуло сердце.

– Твоя соперница, я знаю, – добавила Валентина.

Новинья заглянула ей в глаза, ожидая увидеть там злость или издевку. Но нет. В них было только сострадание.

– Поверь, я понимаю, что ты чувствуешь, – продолжала Валентина. – Пока я не полюбила Джакта и не вышла за него замуж, Эндер был всей моей жизнью. Но я никогда не была его жизнью. О да, какое-то время, в детстве, я была для него всем, но потом все рухнуло, потому что военные использовали меня, чтобы подобраться к нему, чтобы заставить его идти вперед, когда он хотел отступить. И тогда именно Джейн стала слушать его шутки, его замечания и рассуждения. Именно Джейн видела то, что видел он, и слушала то, что он слушал. Я работала над своими книгами, и, когда заканчивала их, мне удавалось привлечь его внимание на несколько часов, а иногда и недель. Он использовал мои идеи, и поэтому я чувствовала, что я – часть его жизни. Но принадлежал он ей.

Новинья кивнула. Она понимала.

– Но у меня есть Джакт, и поэтому я совсем не чувствую себя несчастной. И потом – дети. Как бы я ни любила Эндера, такого сильного даже сейчас, дети значат гораздо больше для женщины, чем любой мужчина. Мы притворяемся, что это не так. Мы притворяемся, что рожаем детей и растим их для него. Но это неправда. Мы растим детей для них самих. Мы остаемся со своими мужчинами ради детей, – Валентина улыбнулась, – как ты.

– Я жила не с тем мужчиной, – возразила Новинья.

– Нет, ты ошибаешься. У твоего Либо была жена и другие дети, и только его жена и дети имели право претендовать на него. Ты была с другим мужчиной ради своих собственных детей, и пусть они иногда ненавидели его, но все же они его любили, пусть в чем-то он проявлял слабость, но в чем-то другом он проявлял силу духа. Хорошо, что он был у тебя, хотя бы только ради них. Как бы там ни было, он был им защитой.

– Зачем ты говоришь мне все это?

– Джейн умирает, – повторила Валентина, – но она может жить, если Эндер дотянется до нее.

– И что же ты предлагаешь, снова нацепить ему на ухо сережку? – презрительно поинтересовалась Новинья.

– Им это давно не нужно, – спокойно ответила Валентина. – С тех пор, как Эндеру стала ненужной жизнь в этом теле.

– Он еще не такой старый, – возразила Новинья.

– Всего три тысячи лет, – отозвалась Валентина.

– Это просто релятивистский эффект. На самом деле ему…

– Три тысячи лет, – повторила Валентина. – И почти все это время его семьей было все человечество; он был отцом, отправившимся в деловую поездку, который время от времени возвращается домой, но когда он дома, он – справедливый судья и щедрый кормилец. Так и случалось всякий раз, когда он снова погружался в человеческий мир и Говорил о чьей-нибудь смерти. Он готов был исполнять любые функции семейного человека, потому что семьи у него не было. Он прожил жизнь длиной в три тысячи лет и не видел ей конца. И вот – устал. Поэтому он оставил ту огромную семью и выбрал твою, маленькую; он любил тебя и ради тебя отказался от Джейн, которая была ему как жена все годы его странствий, она, можно сказать, была хранительницей очага, по-матерински опекала триллионы детей, сообщала ему о том, что они делают, заботилась о доме.

– Да воздастся ей за благочестивые дела ее, – ввернула Новинья.

– Да, она добродетельная женщина. Как ты.

Новинья презрительно вскинула голову:

– Только не я. Мои благочестивые дела принесли только горе.

– Но он выбрал тебя и любил, был отцом детям, которые уже дважды теряли отцов, любил их, он и сейчас остается твоим мужем, но дело в том, что тебе он больше не нужен.

– Как ты можешь говорить такое? – гневно воскликнула Новинья. – Как можешь ты знать, что мне нужно?!

– Ты сама это знаешь. Ты знала это, когда пришла сюда. Ты поняла это, когда Эстеву умер в объятиях того отцовского дерева, Воителя. Твои дети давно уже живут собственными жизнями, и ты не можешь защитить их, и Эндер не может. Ты до сих пор любишь его, а он тебя, но семейная часть твоей жизни завершилась. Он больше не нужен тебе.

– Это я никогда не была нужна ему!

– Он отчаянно в тебе нуждался, – настаивала Валентина. – Ты была так сильно нужна ему, что ради тебя он отказался от Джейн.

– Нет, – возразила Новинья. – Ему нужна была моя потребность в нем. Ему нужно было чувствовать, что он заботится обо мне и защищает меня.

– Но ведь тебе уже больше не нужны ни его забота, ни защита?

Новинья отрицательно покачала головой.

– Тогда разбуди его, – попросила Валентина, – и отпусти.

Новинья вдруг вспомнила все те дни, когда ей приходилось хоронить близких. Она вспомнила похороны своих родителей, которые умерли, спасая Милагре от десколады во время первой страшной эпидемии. Она подумала о Пипо, замученном, живьем освежеванном свинксами, которые думали, что он, как и они, станет деревом, только не выросло ничего, кроме боли, боли в сердце Новиньи, потому что именно она обнаружила то, что направило Пипо к пеквениньос той ночью. А потом был Либо, тоже замученный насмерть, как и его отец, и снова из-за нее. И Маркано, которого она заставила страдать и причинять страдание, пока наконец он не умер от болезни, которая убивала с детства; и Эстеву, который позволил своей вере привести его к мученичеству, так что и он теперь стал венерадо, как ее родители, и, без сомнения, однажды будет канонизирован, как и они.