Орсон Кард - Дети разума [litres]

«Когда это случилось? – спрашивала она себя. – Когда впервые я стала желать его любви? Может быть, прямо сейчас, может быть, это просто детское желание обладать тем, чем завладело другое существо – другая женщина? Или любовь постепенно зрела во мне, пока мы вместе проводили дни? Может быть, все его колкости в мой адрес, его покровительственность и даже его тайная боль и скрытый страх каким-то образом внушили мне любовь к нему? Может быть, его пренебрежение ко мне вызвало во мне желание не просто его одобрения, а восхищения и любви? А его скрытая боль заставила меня желать, чтобы он обратился ко мне за утешением?

Почему я так сильно хочу завоевать его любовь? Почему я так жестока к Джейн, этому умирающему чужаку, которого едва знаю, если вообще знаю? Может быть, после стольких лет гордости за свою обособленность я должна была наконец понять, что все еще мечтаю о трогательном юношеском романе? И кроме того, разве могла я выбрать худший объект для своей страсти? Он любит другую, с которой я никогда не смогу сравниться, особенно после ее смерти; он знает, что я невежественна и не пытаюсь развить в себе достоинства, которыми могла бы обладать; да и сам он – далеко не самая милая составляющая человека, который разделил себя на столько частей…

Неужели я теряю разум?

Или я наконец нашла свое сердце?»

Внезапно ее охватило незнакомое чувство. Всю свою жизнь она упорно пряталась от собственных чувств и теперь с трудом понимала, откуда они вообще могут у нее взяться. «Я люблю его», – думала Ванму и чувствовала, что ее сердце вот-вот взорвется огнем. «Он никогда не полюбит меня», – думала Ванму и чувствовала, что ее сердце готово разбиться, хотя его не разбили тысячи жизненных разочарований.

«Моя любовь к нему – ничто по сравнению с его тягой к Джейн, с его привязанностью к ней. Потому что его привязанность к Джейн возникла гораздо раньше, не за те несколько недель, прошедшие с тех пор, как Питер был вызван к жизни в том первом путешествии во Вне-мир. Все одинокие годы блужданий Эндера Джейн была его неразлучным другом – вот та любовь, которая катится слезами из глаз Питера. Я ничего для него не значу, в его жизни я появилась слишком поздно и вижу только часть его, а моя любовь в конечном счете ничего для него не значит».

И она тоже заплакала.

Внезапно самоанцы, стоявшие на берегу, закричали, и Ванму повернулась к ним. Глазами, полными слез, она вгляделась в волны и поднялась на ноги, потому что была уверена, что видит то же, что и они, – лодку Малу. Каноэ развернулось. Малу возвращался.

«Может быть, он что-то увидел? Услышал какой-то крик Джейн, который слышит и Питер?»

Грейс оказалась рядом с ней и взяла Ванму за руку.

– Почему он возвращается? – спросила она Ванму.

– Разве не ты – единственная, кто его понимает? – удивилась Ванму.

– Я совсем не понимаю его, – ответила Грейс. – Только слова. Я понимаю обычное значение его слов. Когда он их произносит, я чувствую, что они наполнены чем-то большим, нежели смыслом. Но слова недостаточно емкие, хотя Малу говорит на нашем самом священном языке и выстраивает слова в огромные корзины смысла, в корабли мыслей. Все, что я могу, – видеть внешние формы слов и догадываться, что он имеет в виду. Я совсем его не понимаю.

– А почему ты думаешь, что я понимаю?

– Потому что он возвращается, чтобы говорить с тобой.

– Он возвращается, чтобы поговорить с Питером. Только Питер связан с богиней, как Малу называет ее.

– Ты не любишь эту богиню? – спросила Грейс.

Ванму покачала головой:

– Я ничего против нее не имею. Кроме того, что у нее есть он, и мне, таким образом, ничего не достается.

– Соперница, – кивнула Грейс.

Ванму вздохнула:

– Я росла, ни на что не надеясь, а получая и того меньше. Но у меня всегда были стремления, далеко выходящие за рамки достижимого. Иногда мне все-таки удавалось чего-то достичь, и я хватала в руки больше, чем заслуживала, даже больше, чем могла удержать. А иногда я протягивала руки и никак не могла схватить то, чего мне хотелось.

– Его?

– Я только сейчас поняла, что хочу, чтобы и он любил меня так же, как я люблю его. Он всегда был сердитым, всегда ранил меня словами, но он работал рядом со мной, и когда он хвалил меня, я верила его похвалам.

– Что и сказать, – сказала Грейс, – до этого дня твоя жизнь была не самой приятной.

– Это не так, – возразила Ванму. – До этого дня я владела всем, что мне нужно, и не нуждалась ни в чем, чего у меня не было.

– Ты нуждалась во всем, чего не имела, – улыбнулась Грейс, – и мне трудно поверить в твою слабость. Ты даже сейчас сможешь достичь того, чего хочешь.

– Я потеряла его еще до того, как поняла, что он мне нужен, – вздохнула Ванму. – Посмотри на него.

Питер раскачивался вперед-назад, вполголоса нашептывая слова утешения своему умирающему другу.

– Я вижу его, – сказала Грейс, – я вижу – вот он, прямо здесь, из плоти и крови, и ты тоже здесь, тоже из плоти и крови, и я не могу понять, как такая умная девушка, как ты, может говорить, что он потерян, когда твои глаза должны твердить тебе – вот он.

Ванму пристально посмотрела в светлые глаза огромной женщины, которая возвышалась над ней, как горная гряда.

– Я никогда не просила у тебя совета!

– Я тоже никогда не просила у тебя совета, но ты явилась сюда и попыталась заставить меня переменить мое мнение о лузитанском флоте, разве не так? Ты хотела, чтобы Малу заставил меня поговорить с Аимаиной, чтобы он, в свою очередь, поговорил с необходимистами Священного Ветра, а они обратились к фракции в Конгрессе, которая сильно зависит от их одобрения, чтобы коалиция, которая послала флот, распалась и они отдали приказ оставить Лузитанию в покое. Разве не такой у вас был план?

Ванму кивнула.

– Ну так вот, ты свой выбор сделала. Но трудно сказать со стороны, что заставляет человека сделать тот или иной выбор. Аимаина пишет мне, но у меня нет над ним никакой власти. Да, это я научила его пути Уа Лава, но он идет за ней, а не за мной, потому что ее путь показался ему верным. И если я ни с того ни с сего начну твердить ему, что держаться пути Уа Лава – это также значит не посылать флотов уничтожать планеты, он будет вежливо слушать, но не обратит на меня внимания, потому что это не имеет никакого отношения к тому, во что верила Уа Лава. Он совершенно правильно усмотрит в этом попытку своего старого друга и учителя навязать ему свою волю. Это положит конец доверию между нами, но все равно не изменит его мнения.

– Тогда мы проиграли, – вздохнула Ванму.

– Не знаю, проиграли вы или нет, – пожала плечами Грейс. – Лузитания еще не взорвана. Да и откуда ты можешь знать, что на самом деле было целью вашего приезда?