Вера Каменская - Чиновник для особых поручений

Ни одна из тех задач, что были поставлены временем, не была решена. Ну, свергли царя, ну, свобода, ну, ура… дальше-то что? И, отодвинутые «на потом» трудности, лежа без движения, наливались злой каменной силой, обещая грыжу тому дураку, которому придет в голову их поднимать. А поверх них наваливались новые проблемы, которые они создавали своими руками. И не потому, что дураки, а потому, что выбор был между засадой и западней: куда ни кинь, везде клин. Он внутренне содрогнулся, вспомнив ледяные безжалостные глаза англичанина. Керенский не был трусом, но тут ситуация была безнадежной. Все равно, что героически встать на пути у паровоза.

Послышались чьи-то шаги. Керенский, резко повернувшись, шагнул навстречу. Вошел князь Дмитрий Иванович Шаховской, министр государственного призрения.

– Секретарь ваш куда-то отлучился, – пояснил он на вопросительный взгляд Керенского. – Там генерал Потапов просит его принять.

– Благодарю вас, Дмитрий Иванович, – склонил голову военный министр. – Не сочтите за труд, передайте – пускай заходит.

Шаховской, кивнув, вышел.

«Потапов, – потер лоб Керенский. – Из военной разведки. Сейчас начнет жаловаться на развал дисциплины в армии или изобличающие материалы на министров предъявлять. Словно я сам не знаю, что Чернов на немцев работает, а Львов на англичан».

– А, здравствуйте, Николай Михайлович, проходите, пожалуйста.

– Господин министр, разрешите…

– Да полноте, господин генерал, оставьте вы этот тон, мы же не на смотровом плацу. С чем пожаловали? Что-то важное?

– Чрезвычайно, – лаконично ответил Потапов и, достав из кармана плотный конверт, протянул его Керенскому.

– Этот пакет час назад мальчик лет десяти передал дежурному офицеру. Задержать не удалось, да, в общем-то, и не пытались. Поскольку адресатом был указан я, его, не вскрывая, доставили моему помощнику.

Военный министр с любопытством заглянул внутрь и вытащил несколько фотографических карточек. Его бросило в жар, на лбу выступила испарина. Дрогнувшими пальцами он сунул карточки обратно в конверт и, словно гадюку, отшвырнул на стол. Глубокий выдох сквозь стиснутые зубы – и многоопытный адвокат Керенский снова овладел своими эмоциями.

– Поразительно, как низко могут пасть люди, – он брезгливо покривился. – Меня не запугать такими фальшивками, совесть моя чиста.

«Про мальчишку врет, конечно, – просчитывал он в уме варианты. – Сволочь, как подловил! И смотрит как ни в чем не бывало. Вот же мерзавец!»

– У вас еще что-нибудь, Николай Михайлович?

– Да, с вашего позволения. Вопрос не терпит отлагательства. – Пенсне на носу Потапова хищно блеснуло, резко диссонируя с извиняющимся тоном.

– Я весь внимание. – Керенский привычно заложил правую руку за борт френча.

– На десятое июня готовится массовое выступление рабочих и солдат, инспирируемое большевиками.

Александр Федорович не смог сдержать победной усмешки. Эх, а еще генерал! Ну, как слепые кутята, честное благородное.

– Ну что вы, господин генерал, – он пожал плечами. – Совсем уж нас за ничто держите. Знаю я про это выступление, а как же. Да, собственно, его и не будет, принято решение об его отмене.

– Выступление будет, – не обращая внимания на ужимки министра, спокойно сказал генерал. – Одновременно выступят вооруженные рабочие с нескольких заводов, но это так, пушечное мясо. Их бросят на пулеметы, а потом… ну, что будет потом, вы понимаете. Наготове первая пулеметная рота, кронштадтские морячки. Сводное подразделение из остатков одиннадцатого конно-артиллерийского полка, второго саперного батальона и Сандомирской пехотной дивизии захватывает ставку. Полагаю необходимым принять срочные меры. Только…

– Что еще? – резко повернулся к нему Керенский.

Больше всего на свете ему сейчас хотелось убить своего собеседника, только ради того, чтобы не видеть этого подчеркнуто-вежливого взгляда.

– Князю Львову недостанет духу принять жесткие меры. Подавление мятежа – это не земгусарами командовать. Единственным человеком, способным на это, я полагаю вас.

– Ваши предложения, господин генерал?

– Странный вопрос, – голос Керенского был холоден и спокоен. – Если он повернет войска против рабочих, значит он явный контрреволюционер. Но я вас уверяю…

Голос оборвался, пластинка продолжала крутиться под тихие щелчки дошедшей до конца записи иглы.

– Диска не хватило, – пояснил Стас. – Любит же он поговорить…

– Да уж, – хмыкнул Корнилов. – Чего-чего, а этого не отнять. Ну, как я понимаю, вызов в Ставку с моим новым назначением связан?

Он показал на конверт, белеющий на столе. Сизов молча кивнул. Он вдруг почувствовал страшную усталость – достало все, особенно события последних дней.

Десятого июня демонстрация все-таки состоялась. Только все пошло наперекосяк. Блейхман со товарищи, глубоко уязвленные изгнанием из типографии, не придумали ничего лучше, как захватить ее повторно. При этом кронштадтские матросы, на которых возлагалось столько надежд, забыли про демонстрацию и кинулись выручать «братишек». Комендант Петербургского гарнизона Половцев, не ожидая серьезного сопротивления, прибыл туда с небольшим подразделением и нарвался на агрессивно настроенных кронштадтцев. Стычка кончилась быстро. Уцелевшие солдаты отступили, унося тяжело раненного коменданта.

С этого момента ситуация полностью вышла из-под контроля. То, что произошло дальше, можно было обозначить, как войну всех против всех. Первая пулеметная рота вышла на демонстрацию с оружием. Заместитель Половцева, уяснив, что шутки кончились, двинул на них войска. И рабочие колонны, не ждавшие подвоха, попали, что называется, под раздачу. Фактически так называемые «июльские события» произошли на месяц раньше, только жертв было несказанно больше. На следующее утро Временное правительство в полном составе подало в отставку. В новый состав правительства «из бывших» вошел только непотопляемый Керенский.

– Вне всякого сомнения, Лавр Георгиевич. – Стас потер рукой немеющее лицо.

– Как это вам удалось такого хитрована подловить? – с любопытством посмотрел на него Корнилов.

– Это не я. Это Потапов со Сталиным чего-то вымудрили. Я сам подробностей не знаю. А вы что, сомневались все-таки?

Корнилов хитро прищурился, прошелся по кабинету взад и вперед, остановился, заложив руки за спину.

– Ну, не то чтобы сомневался… однако, несмотря ни на что, верилось с трудом. Я, конечно, понимаю, что у господ адвокатов совесть – понятие насквозь отвлеченное, но чтобы настолько!

Сизов горько усмехнулся. Уж он-то по прежней своей милицейской жизни хорошо помнил, что для представителей адвокатского племени ни совести, ни морали не существует по определению. Работа у них такая. Ничего личного, как говорится.