Селия Фридман - В завоеваниях рожденные

Я поклонилась:

— Благодарю, Кеймири.

— Настоящего поэта трудно найти, а женщину — тем более. Почему ты занялась искусством?

Я воспользовалась интонацией вызова, как поступила бы и моя мать:

— Отказавшись от поисков других путей, я начала получать радость от искусства.

Он засмеялся, многие заулыбались. Безусловно, их смутило то, что я говорю с иронией, но не использую Иронический Разговорный Тон. Более двух мыслей зараз они не способны осмыслить!

«Мои учителя, — подумала я, — были правы: чем ярче поэт, тем труднее ему найти слушателей».

— Ты — настоящий мастер своего дела, — сказал Затар. — Твое мастерство композиции столь же хорошо, сколь и твой ум?

Я кивнула с чувством враждебности. Он продолжал:

— На девятый день зенита я организую праздник для девочки из Кеймири и членов их Домов — всего сорок человек. Мне хотелось бы чего-либо оригинального, без сложных подтекстов, вне политики. Но что-то броское. Что-то, что может произвести впечатление — некоторые из гостей не знакомы с тонкими чувствами.

В его голосе ясно звучало обещание.

— Мне нужен список гостей.

Я не была уверена, что это — вежливая просьба, но он улыбнулся:

— Я вышлю список. Ты живешь…

Я глянула на золото:

— В Курате, у Декорва.

— Я знаю этот дом. Есть еще что-нибудь?

— Нет, — но тон моего голоса говорил: да.

— Хорошо, — но я поняла: позже.

Я полетела домой как на крыльях.

Список, посланный Затаром, не замедлили принести. Прекрасный справочник — лучшее нельзя и желать. Девять Кеймири с самыми различными вкусами и еще домашние… Что вы скажете о браксана, ждущем дерзостей, по не желающем их сносить? Или жаждущем лести, но ненавидящем низкопоклонничество?

У меня было множество тем и стихов, способных заполнить библиотеку литературных записей. Некоторые были слишком сложными, другие — недостаточно психологичными. Пол моей комнаты был усыпан отброшенными листами с неоконченными записями. Мне хотелось хотя бы найти тему — пусть я потом не смогу найти слов, так у поэтов бывает.

Но не иметь никакой зацепки — такого не пожелаешь даже ациа!

Исторический пласт я отвергла сразу. Эти образы — на любителя. История — субъективная наука, и каждый видит здесь все по-своему. Нет хуже испытания для поэта, чем услышать: «Прекрасно, но в битве при Кос-Торре принимало участие 436 ациа, а не 432, не так ли?».

Я отбросила также все чувственные сказки. Разнообразие сексуальных вкусов у этой публики столь велико, что для автора не представляется возможным угодить если не всем, то даже многим. Было нежелательным даже вмешивать хоть намек на эротику, поскольку Хозяйка Дома Кеймири Ретева считала сексуальные темы вульгарными.

Трудно было придумать ситуацию хуже этой! Таджхайн!

Это восклицание, вырвавшееся невольно, навело меня на мысль… Таджхайн — неприкосновенный бог-учитель браксана. Отважусь ли я прибегнуть к религиозной теме — перед лицом народа, который с презрением относится к тем, кто сделал религию смыслом своей жизни?

А почему бы и нет?

Далеко за полночь я продолжала работать. Однажды мне пришлось выйти на улицу, чтобы найти чистую кассету для диктофона, и я с трудом избежала встречи с мужчиной, вышедшим на поиски удовольствий. Я работаю, и это достаточная причина отказать ему. Вряд ли стоило совмещать поэзию и попытки удовлетворить сексуальные потребности незнакомца. Хотя и очень трудно этого избегать…

К середине дня я почувствовала, что может родиться шедевр. Начало — рассказ о слове, потом образный переход к теме величия. Я чувствовала, что дело идет. Образ накладывался на образ: что-нибудь для каждого. На поверхности — сюжет: кровавая история божественного происхождения клана браксана. Для Затара и ему подобных, которым и призван служить поэт, — тысяча разных смыслов, кое-где тонкий юмор, масса подтекстов — так может творить лишь истинная Служанка Поэзии.

На четвертый день я сплела этот узор — словесный гимн Войне, Страсти и Высшему Вероломству. «Я расскажу вам о смерти Создателя», — обещала я, склонив голову на стол. И во сне вновь тысячи линий сплетались, рождая голос. И в этом голосе я слышала речь браксана.

Поэт Ланта.

Я поклонилась, сердце дико заколотилось. Я знала, что по крайней мере двое Кеймири не любят мое искусство, значит я должна победить, и моя жизнь, — цена этой победы. Остальные должны быть довольны, их можно покорить настоящей поэзией, а мои стихи именно из этого ряда…

1 Я расскажу вам о смерти Создателя (Триумф) удовольствие (конец)

2 И вы будете сожалеть и боги будут сожалеть

(Превосходство и слабый всплеск удовлетворения)

3 И те, на кого снизойдет благодать

(Превосходство)

4 Падут на колени перед судьбой небес

(Насмешливый приказ)

5 И не поднимут своих недостойных глаз, чтоб взглянуть на Пустоту живущих богов.

На тринадцатый строчке я поймала их внимание — я знала, что это будет так, у меня были достойные учителя. Поэзия, когда ее исполняют, — особая форма искусства. Захватить аудиторию непросто, даже если долго готовиться. Многим поэтам не удается найти контакт с публикой, если поэтический текст кажется слишком близким сердцу автора. Свой текст я считала чем-то одушевленным, и, отдавая его этим браксана, мне хотелось, чтобы он вошел в них, стал их частью, как первородное слово младенца.

В стихах родился живописный образ Создателя. Здесь бродила, как свежее вино, мифология разных народов, но главное — это то, что бог был причастен к сотворению Всего в этом мире. И притягательность его незыблемой мощи была непреодолима. И в этом основной драматизм поэтического повествования. Средь подводных течений сюжета нашел себе место и ручеек иронии — я позволила им смеяться над своим Создателем — Авра-Салосом, который сотворил эту вымышленную вселенную. Авра-Салос не был прародителем браксана.

Мой голос стал глуше, когда я начала рассказ о Таджхайне. Моя речь стала почти бессвязной, когда я говорила о хаосе, в котором родилась Ар — жена Первородного и прародительница всех женщин. Ее рождение собрало воедино свободные мысли небес, и возникла Пустыня Создания.

Эти браксана были в моих руках, я видела это. Я работала вдохновенно, читая отдельные куски наизусть, иногда импровизируя. Я угадала…

Ар в своей бессмертной славе пересекла небо, Ар — богиня хаоса, чья свобода ограничила волю мужчины, склоняющегося перед женщиной. И в этот момент я знала, что они опасаются этой богини — эти браксана, никогда не способные открыто признаться в своем страхе, постоянно разыгрывающие лживый спектакль безверья. И хотя большинство не понимало всех подводных смыслов, бессознательно они впитывали в себя мой стих. Я видела это по их жестам и глазам.