Оксана Токарева - Зеленый жемчуг

— Я ему не доверяю, — честно призналась Туся.

— Да и не надо, — пожал плечами Эркюль. — Главное, ему доверяю я. Такого опытного и лихого пилота на всей внешней границе стоит поискать. К тому же, я точно знаю, что альянсовским собакам он нас не сдаст.

— А что по поводу дележа? — поджав непослушные, распухшие губы, нахмурилась Туся. — Апсарских танцев для него я точно не собираюсь исполнять!

— Ну, так думать надо было, когда легенду себе выбирала, — расхохотался Эркюль. — Твоя правда, Саав в годы нашего знакомства ни одной шалавы не пропускал, не брезговал даже сильфидскими недобабами и немытыми шлюшками с Васуки. Чует мое сердце, Онегин на него затаила первую обиду именно из-за того, что приходилось его делить не только с Нагой, но и с половиной Галактики. Нынешнего-то своего благоверного она в ежовых рукавицах держит, хотя ребята говорят, он тоже всегда не дурак был по этой части. Вот только на свой счет можешь не париться, — тем же развязано-циничным тоном продолжил агент, еще раз придирчиво оглядев Тусю, словно сравнивая с ней прежней. — К такой образине ни один мужик в здравом рассудке и твердой памяти не полезет. А Саав в рейсах ни капли не пьет. Я наоборот беспокоюсь, как бы на альянсовской «ферме» тебя не завернули. Ты, надеюсь, в курсе, что бабы там не от святого духа и не из пробирки детей рожают, и при фабрике функционирует практически официальный бордель для сотрудников концерна и просто всех желающих.

Туся не сумела, да и не захотела закрыться от его воспоминаний, и перед ней во всей своей неприглядности, пошлости и грязи развернулась картина гнусной оргии. Цветущие женщины и совсем юные девушки-подростки с едва намечающимися бутонами грудей, вульгарно размалеванные и облаченные в вызывающее, пестрое тряпье, едва прикрывающее наготу, плясали апсарские танцы перед разнузданными легионерами и пьяной солдатней. Едкий пот покрывал полуголые тела танцовщиц. На бритых затылках чернели порядковые номера и черточки штрих-кода, заменявшие узницам имена. Обильно накрашенные губы призывно улыбались, а в широко распахнутых глазах застыл животный ужас напополам с полным безразличием и отупением.

Опьяненные наркотиками или алкоголем, разгоряченные женской наготой и собственной вседозволенностью мужчины быстро скидывали остатки человеческого облика. С хохотом и охотничьими торжествующими воплями вытаскивая танцовщиц из круга, некоторые без стеснения брали их прямо в общей зале под одобрительные вопли и советы товарищей. Другие все-таки предпочитали приватность, удаляясь с женой на час в узкие, грязные клетушки, напоминающие казарму или больничный бокс в окраинном мире.

Впрочем, и там уединение было мнимым. За всем происходящим следили сотрудники службы безопасности фабрики «Панна Моти», и женщины об этом отлично знали. Пожалуй, участь портовых гетер и храмовых девадаси выглядела более завидной. Не просто так Лена Ларина и поныне в глубине души оставалась благодарной Сааву за то, что оказал ей доверие и, выбрав из числа других пленниц, допустил к работе оператора.

Но вот каким образом во всем этом непотребстве оказался замешан рассеянный, увлекающийся, но верный идее революции Эркюль?

Продолжая наблюдать за похабной оргией, Туся с удивлением отметила, как одна из танцовщиц пытается включить в развязано-возбуждающее виляние бедрами, составлявшее основу апсарских танцев, элементы классической хореографии. Приглядевшись повнимательней, она узнала свою подругу по балетной школе и медицинскому лицею Джун. Так вот, куда завела ее госпитализация с подозрением на корь.

А ведь Совет Содружества мог еще три года назад всю эту вакханалию остановить, просто запретив деятельность «Панна Моти». Возможно даже не пришлось бы вводить войска и устраивать массовую бойню на Ванкувере, приведшую к потере целой пригодной для жизни планеты. Интересно, как сложилась дальше судьба Джун? Жива ли она? И если да, то можно ли назвать существование обитательниц «фермы» жизнью. Разве можно сохранить трезвый рассудок и остатки человеческого достоинства, не просто продавая за миску похлебки свое тело, но рожая детей на убой?

— Прекрати уже копаться в моей голове! — убирая в потайное отделение чемодана толстовку с портретом товарища Че, проворчал Эркюль. — И не смотри на меня так. Ты же ничего толком не поняла из того, что увидела. Помнишь девочку-балерину, которая перед этим сбродом пыталась на пальчики вставать? — глаза агента увлажнились, в них появилась неподдельная боль. — Это наша связная, имя у нее было, как фонтан апельсинового сока. То ли Джус, то ли Джул.

— Джун, — безнадежно поправила Туся.

Она уже почерпнула из воспоминаний Эркюля историю подготовки диверсии на фабрике и трагический финал, единой вспышкой выстрела из скорчера оборвавший жизнь юной подпольщицы. Джун не дожила и до двадцати лет, но все-таки умерла не в установке энергообмена, исчерпав ресурс репродуктивности или потеряв здоровье от плохих условий и дурных болезней, а погибла в борьбе.

— Ты знала ее? — удивленно воззрился на Тусю Эркюль.

— Мы дружили с детства. Вместе учили химию и занимались балетом.

Услышав про балет, агент глянул на Тусю с одобрением. Хотя она так и не освоила апсарских танцев в камуфляже, ее домашние экспромты из области танца живота и стриппластики доставляли Арсеньеву немало приятных минут. Воспоминания о близости с любимым отдались в сердце глухой тоской, а известие о гибели Джун придавило к лежанке амортизатора, словно корабль уже вошел в червоточину.

— Твоя эта подруга тоже отправилась на фабрику добровольно, — со вздохом дополнил Эркюль. — Мы же ее и других девчонок отбили на Каллиопе у легионеров. Саав тогда еще не стакнулся со своей Нагой, продавал на фабрики только богатеев, остальных вывозил в окраинные миры. Ленка тогда тоже рвалась вместе с Джун, но Саав ее не пустил.

Туся подумала, что романтик-Эркюль в запале революционной борьбы видел в людях то, что хотел видеть. Шварценберг, как он сам еще раз признался, своей выгоды не упускал, а бордели и рудники, на которых требовались наложницы и рабы, существовали и в окраинных мирах. Другое дело, что в случае с Джун, похоже, все обстояло именно так, как Эркюль рассказывал. И от этого становилось еще страшнее.

В голову полезли предательские мысли, а имеет ли она право рисковать не только собой, но и ребенком. Олежка, милый, я не имею права тебя потерять!

Почуяв ее настроение, Эркюль доверительно присел рядом на краешек амортизатора, подвинув устроившихся там с удобством мартышек.

— Если что, у тебя еще есть возможность все обдумать и взвесить, — напомнил он максимально доверительным тоном. — Может быть, достаточно только добраться до Раваны и совсем необязательно на эту поганую «ферму» добровольно сдаваться? Если у тебя не выйдет твое ведовство, оттуда ведь выход только один, как и из подземной тюрьмы — на фабрику.