Захар Петров - Муос. Падение [litres]

Затем, изображая на лице улыбку, под радостные аплодисменты цестодов Вера легла на стеклянный лежак. Подошла медсестра Даша, осмотрела «пациентку», предложила Вере опий – Вера отказалась. Вообще-то обычно в таких ситуациях на опий не тратились – цестодов не волновали страдания диких и других цестодов. Просто ситуация была редкой – дикий сам захотел стать цестодом, и не хотелось портить особое торжество воплями новообращаемого. Да и Вера отказалась не ради демонстрации особого мужества, а лишь с целью ни на миг не потерять контроль над тем, что с нею будет дальше происходить. Отказ Веры от анестезии был встречен еще более громкими овациями низших цестодов.

Несколько мужчин схватили Веру за руки и за ноги, раздвинули ей челюсти, а Даша с помощью узнанных Верой медицинских инструментов, изобретенных Вась-Васем (точно такие же она изъяла у хирурга при обыске), провела процедуру внедрения хозяина. В приступе боли, огненным колом вонзившейся ей в глотку, Вера не следила за тем, что происходит вокруг и чьего хозяина ей внедрили. Единственной ее целью было не потерять сознание, не отключиться, не утратить контроль над собой. Если она не справится, ее ожидает долгая жизнь с чередой оплодотворений посредством Первого цестода и рождений новых монстров – будущих завоевателей Земли. Если она справится, она даст ютящимся в подземельях людям еще один шанс.

Она знала, что это случится, хотя не предполагала, что так быстро. Она надеялась сама выследить базу цестодов и, если не получится, отобрать бомбу иным методом, внедриться в новый клан любыми способами. Просто не рассчитывала, что ее затянут сюда захваченной в плен еще в самом начале слежки, да притом сделают объектом каких-то местных суеверий. И все же она готовилась к тому, что сейчас с нею происходило. Она задействовала для этого все ресурсы. Джессика пичкала ее лекарствами и психотропами, в эффективности и безопасности которых толком не была уверена сама – подбирала их чисто интуитивно из того небогатого перечня, который могла предложить местная фармацея, благо Ученый совет предоставил ей кое-какие полузабытые разработки лабораторий еще старого Центра, направленные на очеловечивание ленточников и противодействие заражению. Да и сама она кое-что понимала в лечении и профилактике гельминтозов. Хотя задача мавританке была поставлена непростая – не убить червя, а лишь его приглушить, чтобы он не смог завладеть сознанием Веры. Какой-то порошкообразный набор снадобий по настоянию Джессики был вшит в уголок ее спецназовской куртки, и Вере удалось перед самым обращением их проглотить. Жанна так же, как и Джессика, не спала ночами, листая отчеты ее предшественников, составленные по наблюдениям за ленточниками. Наспех она разработала систему рекомендаций, внутренних установок, психологических приемов, направленных на то, чтобы подавить захват сознания. Вера даже сходила к своему наставнику, Второму следователю. Он угрюмо выслушал Верино повествование о предстоящей ей опасности, без эмоций сообщил, что не знает методов противодействия захвату сознания паразитами, но потом все же добавил пару слов о том, что бы он делал, если бы оказался в такой ситуации.

Вере казалось, что она подготовлена, но реальность оказалась куда страшнее, чем любые предположения о ней. Теперь Вера корчилась на стеклянном полу от боли и недостатка воздуха, едва проходящего в легкие через распухшее горло. Но еще страшнее было то надвигающееся ощущение возможного покоя, который предлагал некто беззащитный и в то же время прекрасный, совсем недавно оказавшийся в ее шее. Следуя рекомендациям Жанны и Следователя, Вера всеми силами переключалась то на один, то на другой канал своего сознания так, чтобы они не были одновременно захвачены пагубным желанием подчиниться паразиту. Она оказалась в куда более деструктивном состоянии, чем то, в которое она сутки назад ввергла Зозона. Ее мозг раскалывался на две части, и разум рассыпался от алогичности происходящего.

Уже через час Вера начала сдавать. Все оказалось тщетным, и выдержать это противостояние не под силу ни одному человеку. Наивно было считать, что это удастся ей, если не удавалось никому до нее. Да и к чему это сопротивление, если цестоды действительно лучше диких? Ведь она толком ничего не смогла возразить Зозону на его аргументы. Какая разница…

– Есть разница!

Вера нехотя повернула голову. Человек в черном балахоне с покрытой капюшоном головой стоял лицом к ней, спиной к факелу. Лица его, как всегда, видно не было. Его появление Веру раздосадовало – ведь она только что собралась сдаться и начать новую жизнь, которая, скорее всего, не так уж плоха.

– Идущий-по-Муосу? Что тебе надо? Уйди!

– Я пришел тебе помочь.

– Мне не нужна помощь.

– Нужна, если ты рассмотришь разницу.

Начало этого отвлеченного разговора уже раздражало Веру:

– Ну и в чем разница? – резко спросила она, имея в виду «говори и отвали».

– Этот мир создан несвободным. И все в нем, от элементарных частиц до планет, движется по строго заданным правилам, не отклоняясь ни на йоту. Изменить движение может только столкновение с другой частицей, движущейся по этим же правилам. Вселенная – это всего лишь сложный механизм, где все чем-то обусловлено, и ни у одной частицы этого мира нет свободы выбора. Даже растения и животные – это тоже совокупность предсказуемостей, управляемая инстинктами. И лишь человек создан свободным. Это великий дар – возможность выбирать. Именно в этом смысл земной жизни – быть свободным и реализовать свою свободу. Мертвое человеческое тело от живого отличается тем, что оно подчиняется мертвым законам мертвой материи. Цестоды, ленточники – это мертвые существа, пусть и действуют внешне разумно. Зачем же тебе умирать раньше времени? Борись!

– У меня нет сил бороться…

– Но ты еще борешься, раз пока не сдалась и слушаешь меня.

Вера, несмотря на нереальность происходящего, сознавала, что эта беседа отвлекает ее от боли, терзающей ее мозг, от манящего сладкого плена, который предлагал сидящий у нее в мозгу хозяин. Теперь не важно, откуда появился в замурованной строителями камере Идущий-по-Муосу, важно то, что беседа с ним позволяла продлить борьбу за свое «я». И надо просто говорить с ним, тем более что незнакомец выходил на орбиту тех вопросов, которые когда-то сильно волновали Веру. В Университете, перелопатив всю ту литературу по философским вопросам, которая не попала во внимание щепетильных комиссий по переводу книг в макулатуру, Вера имела что спросить у Идущего-по-Муосу:

– Я согласна с тем, что у человека есть свобода выбора. Но ты говоришь, что в этой свободе – смысл жизни. То есть я могу поступать так и эдак – это и есть весь смысл моего существования? Но все те, кто уже умер, так и делали – они поступали, как считали нужным или просто как им хотелось. И всем им одна участь – смерть, разлагающийся труп, ничто. В день Последней мировой сгорели миллиарды людей: плохих и хороших, волевых и безвольных, гениев и преступников, управлявших государствами и младенцев, не сделавших ни одного шага. Какой же смысл был в том, что они сделали или могли сделать до того дня?