Захар Петров - Муос. Падение [litres]

– Ты согласилась с тем, что у человека есть свобода выбора. А значит, должна признать: нечто, делающее человека человеком, чуждо мертвой материи, такой свободы не имеющей, вернее, это нечто выше материи. Его называют разумом, сознанием, душой. Оно не из этого мира, а послано в этот мир с какой-то высокой целью и заключено в физическое тело с тем, чтобы эту цель осуществлять.

– Десятки тысяч узников тюрьмы под названием Муос едва сводят концы с концами, и их каждодневная цель – добыть кусок, который можно запихать себе в желудок и в желудки своих близких. Это ты и называешь смыслом жизни для имеющих свободу выбора?

– Типичная ошибка сильных мира сего – оценивать значимость действий по масштабам их внешнего проявления. Те, кто двигает армиями, совершает научные открытия или находится, как ты, на острие исторических событий, мнят себя важнее тысяч других людей. Но на самом деле, каждый человек имеет абсолютную важность. Настоящие битвы происходят не между армиями, а в сердцах людей, – это еще кто-то из древних сказал. И твоя победа или поражение в сегодняшней схватке ничуть не важнее победы над самим собой какого-нибудь голодного полупарализованного инвалида в самом забитом поселении Муоса, который из жалости отдаст еще более голодному незнакомцу картофелину из своего пайка. Просто так расположились события и сошлись жизненные линии, что твой выбор сегодня здесь, а у инвалида – на его кушетке.

– И все равно, я не пойму, в чем же смысл: выйду я сегодня с победой или нет, отдаст инвалид картофелину или съест сам – разницы никакой. Рано или поздно подохну я, сдохнут проигравшие и выигравшие, умрет инвалид и тот, с которым он поделится или не поделится своим пайком. Какой же смысл в нашем выборе?

– Высший смысл, который не вмещается в масштабы этого мира. Его чувствуют все люди: и такие интеллектуалы, как ты, и безграмотные простецы, и даже дети, причем последние еще острее, чем мы. Впрочем, все подробности ты сможешь достать из своей памяти: то, о чем тебе попросту и без философских изысков рассказывали твоя мама и твой отец, который, насколько я помню, был капелланом поселения. То, что ты тогда просто брала на веру как абсолютную истину, а потом всеми силами старалась отбросить и забыть, – именно это составляет высшее знание об этом и том мире. Захочешь – найдешь ответы на эти вопросы сама. А пока что тебе пора…

Вера с досадой услышала чавканье строителей у двери. Ей же нужно было выяснить у Идущего-по-Муосу все до конца, но камера оказалась пуста. Это было как издевательство – в очередной раз пытались развалить с трудом сформированное ею цельное жизнепонимание, не потрудившись дать что-то определенное взамен того, что могло бы опять дать покой ее душе (странно, после общения с этим привидением она уже оперирует термином «душа»). Подымаясь с пола и выходя навстречу приветливо улыбающемуся Зозону, Вера вдруг поняла, что прошли целые сутки – предельно большой срок обращения дикого в цестода. Она чувствует в своей шее паразита, который ни на секунду не оставляет попыток завладеть ею, посылая болезненные импульсы в мозг. Но он проиграл – Вера не сдаст своего «я». Схватку с паразитом она выиграла: благодаря своим диггерским навыкам, сотворенной Джессикой отраве, аутотренингу от Жанны или же благодаря беседе с Идущим-по-Муосу, который, скорее всего, является эфемерным порождением ее перегруженного мозга. Но этот незнакомец, живой или виртуальный, снова поставил в ее жизни вопросы, до разрешения которых умирать она не собирается.

Вера одним взглядом могла устанавливать количество объектов – это было одной из способностей следователей. Девять Великих цестодов, восседающих на креслах, сорок два низших цестода и Первый цестод, сидящий на лежаке и возбужденно поглядывающий на Веру, – всего пятьдесят два. На это шоу были собраны почти все цестоды Муоса, за исключением тех, кто находился в Республике и не мог прийти, не вызвав подозрений у республиканцев. Именно сейчас в присутствии их всех должно было свершиться зачатие новой расы, об этом Вере поведал Зозон. Она во время гипнотического сеанса с Зозоном догадывалась о той роли, какая ей была определена в Цестодиуме, но когда это было сказано прямо в лоб без всяких обиняков, сообщение вызвало у Веры позывы к рвоте – женские рефлексы в ней все же были сильнее всяких установок. И ей едва удалось не выдать своих чувств и изобразить радостное согласие, чего, впрочем, не требовалось, так как оно предполагалось изначально. Низшие цестоды ликовали, крича и махая руками, Первый цестод ронял слюну и издавал какие-то хрюкающие звуки, Великие цестоды оставались абсолютно неподвижны.

Возле лежака Вера увидела свое оружие – двойные ножны с мечами и незачехленные секачи, с которых никто не потрудился стереть запекшуюся кровь Великого цестода. Зозон сообщил, что помимо роли наложницы Первого цестода, ей также доверено его охранять. Все присутствовавшие чувствовали в Вере червя и, конечно же, не догадывались о том, что Вера не стала цестодом, поэтому ей сразу возвратили средства для обеспечения безопасности монстра-осеменителя.

Она подняла секачи вверх, как бы демонстрируя некий ритуал приветствия, чем вызвала еще больший восторг толпы. Рядом с лежаком стояла тележка с ящиком, в котором Вера безошибочно узнала ядерный заряд. Зозону все же как-то удалось организовать доставку бомбы на эту дикую свадьбу, следуя удачно заложенной в его подсознание установке. Непонятно, как он объяснил необходимость присутствия этого неуместного атрибута другим, да и самому себе. Рядом с тележкой стоял Якубович-Ваалам в грязной лабораторной униформе, с восхищением рассматривающий Веру. Он даже немного отступил в сторону, как бы предлагая ей самой осмотреть его детище. Вера развела руки с секачами в стороны, наклонилась к заряду, прикрыла глаза, положила секачи на тележку и почтительно прижалась лбом к ящику. С близкого расстояния Вера удостоверилась в том, что привод полностью собран – Якубович все-таки смастерил и вставил недостающую деталь. Делала она все это предельно плавно, и у нее получилось убедить присутствующих в том, что это какое-то ритуальное действо – оно было здесь уместно, ведь новообращенной Вере, явление которой якобы предсказано в диггерском пророчестве, приписывалась какая-то мистическая роль. Поэтому никого не напугали несколько быстрых, но не суетливых движений Вериных рук, снявших предохранители и ограничители и с помощью главного рычага приведших механизм в режим боевого взвода. Никого, кроме Якубовича.

– Пискнешь – дерну рычаг! – процедила сквозь зубы ему Вера. – Знаешь, что будет.

У Якубовича полезли на лоб глаза, он не сразу сообразил, что сделала Вера. А теперь было поздно: если она действительно дернет рычаг, всех хозяев в этом зале ждет конец. Конечно же, он промолчал.