Захар Петров - Муос. Падение [litres]

– Помнишь, за что меня когда-то судил следователь?

– Ты во время штурма какого-то поселения пожалел детей и женщин, и они первыми открыли огонь.

– Точно. Это было мирное поселение Кальваристы. Они отказались войти в состав Республики, и наши власти на этом как бы не настаивали. Пока не было совершено нападение на одно из соседних поселений Республики. Подозрение сразу пало на кальваристов – только они во всем Муосе татуировали головы змеями и пауками, и именно такое описание приводили выжившие жители атакованного поселения. А потом у кальваристов были обнаружены свиньи, клейменные именно на ферме пострадавшего поселения. Реакция Республики была объяснима: поселения штурмовать, мужиков – на каторгу, остальных разбросать по Муосу. Мы сделали свою работу, даже если кто-то посчитал, что сделали ее плохо.

– Ну и к чему ты мне все это рассказал?

– Я еще всего не рассказал. Год назад я взял в плен и обратил в цестоды одного из тех, кто напал на то поселение Республики. Он мне все рассказал: и про само нападение, и про убийство пятерых поселян, и про угон свиней. И он оказался не кальваристом! Он оказался республиканцем, спецназовцем, рядовым Черной Пятерки. Слышала про такую?

– Ты, кажется, когда-то хотел в нее попасть, но тебя не брали?

– Хорошо, что не взяли, видимо, я оказался недостаточно отмороженным. Черная Пятерка – это внезаконное подразделение Инспектората, которое выполняет самые грязные задания, за каждое из которых следователь должен был их четвертовать. Но следователи подчиняются начальнику следотдела, который подчиняется Штабу, который подчиняется Инспекторату. И как-то так получается, что следователей не посылают туда, где поработала Черная Пятерка. В той ситуации они побрились, нарисовали себе чернилами татуировки на голове, напали на бедное поселение, убили людей, угнали свиней и оставили их недалеко от Кальваристов. Ну, те, конечно, обрадовались и забрали себе бесхозных хрюшек. Ты вдумайся только: Инспекторат приносит в жертву ни в чем не повинных граждан Республики, лишь бы захватить весь Муос. И это не единственный пример: тот новообращенный цестод мне еще многое успел рассказать, пока не погиб по нелепой случайности.

Последнее несколько успокоило Веру. Вот так вот случайно погиб автор этой страшилки о проделках Республики. Конечно же, это хорошо продуманная Зозоном ложь, направленная на то, чтобы она возненавидела Республику, разочаровалась в том, что делала, и отказалась от своих убеждений. Но зачем он ее во всем этом так настойчиво убеждает, Вере по-прежнему было непонятно, и она решилась задать вопрос в лоб:

– Соломон, зачем ты ведешь со мной эти милые разговоры? Зачем меня в чем-то убеждаешь и разубеждаешь? Зачем Великие цестоды пытались проникнуть ко мне в мозг? Не проще ли меня просто скрутить, засунуть хозяина и дожидаться, пока я стану вся ваша?

Зозон замялся. Очевидно, Вера сильно заскочила вперед, и этот вопрос должен был быть задан несколько позже.

– Понимаешь, Вера, Великие цестоды, да и все цестоды, восхищаются теми, кто добровольно соглашается принять хозяина. Это для нас очень большой моральный стимул. И те цестоды, которые сделали свой выбор сознательно, становятся по статусу почти равными Великим цестодам.

Прозвучало это совсем не убедительно, к тому же забегавшие глаза и отведенный взгляд Зозона сразу выдали, что он лжет. Значит, реакции у цестода такие же или почти такие, как и у незараженного человека. А значит, у Веры может получиться то, что она только что задумала.

– Послушай, Зозон, меня внимательно. Внимательно послушай меня, Зозон. Только отбрось все и слушай, слушай, слушай… Смотри на мое плечо и слушай, что я тебе говорю… Ты только не бойся за своего хозяина, ему у тебя тепло и спокойно, тепло и спокойно…

Вера говорила протяжно, тихим голосом. Она протянула руку и слегка прикоснулась к шее Зозона пальцами. Он не отстранился. Глаза у него застыли на одном месте, уставившись на Верино плечо, зрачки расширились, дыхание замедлилось. Кажется, у нее получилось. Стараясь не менять тембра голоса, все тем же протяжным тоном она спросила:

– Зозон, какие планы у Великих цестодов в отношении меня?

– Они хотят подарить тебе хозяина, – сквозь зубы монотонно ответил Зозон.

– Я уже это поняла. Почему они не сделали этого сразу?

– Надо, чтобы ты сама об этом попросила.

– Сама? Зачем? Почему я должна попросить хозяина сама?

– Так сказано в пророчестве.

– В каком пророчестве? – спросила Вера, от удивления чуть повысив голос, о чем сразу же пожалела: у Зозона дернулось веко, но гипноз пока что действовал.

– В пророчестве диггеров. Их пророчества всегда сбываются.

– Диггеров? От кого вы знаете о пророчестве диггеров?

– От диггера, который стал цестодом.

– Кто этот диггер? Где он?

– Я не знаю, он был до меня, и его уже убили… сами диггеры.

– Так что же было в пророчестве?

– Я не знаю точно… О том, что придет Дева-Воин… выберет путь цестода… станет праматерью… новая раса… весь мир… нельзя говорить… прости, хозяин…

Веко у Зозона часто задергалось, губы тряслись, на лбу появилась испарина. Верины гипнотические установки вошли в конфликт с поступавшими от паразита сигналами. Подсознание Зозона разрывалось между настойчивыми вопросами Веры и запретами, нагнетаемыми идущими от паразита импульсами.

– Зозон, твой хозяин гордится тобой, ты ему не навредишь, если скажешь, что собираются сделать со мной цестоды.

– Первый цестод и ты… ты будешь праматерью… согласись сама… нельзя насильно… так в пророчестве… нельзя… нельзя… нельзя… не-льзя…

Зозона начало трясти, его мышцы напряглись, говорить он уже ничего не мог. Вера поняла, что сеанс пора заканчивать.

– Зозон, я даю отсчет. На счет «три» тебе станет хорошо, и ты все забудешь. Мы говорили о том, что я должна стать цестодом. Ты должен убедить Высших показать мне бомбу, и тогда я соглашусь… Тогда все будет хорошо, и твой хозяин будет счастлив… Ты будешь помнить только то, что я тебе сказала, остальное забудешь. Итак, даю счет… Раз… Два… Три…

Самая тяжелая ночь в Вериной жизни проходила на полу стеклянной камеры. Реальность здесь слилась с адскими наваждениями и обрывками воспоминаний о событиях сегодняшнего дня.

Вот картина зала, в которую ее вводит торжествующий Зозон. Теперь уже девять Великих цестодов восседали на креслах, уставившись в никуда своими наполненными адской чернотой огромными глазницами; за ними три-четыре десятка обычных цестодов с восхищением поглядывают на своих вождей и возбужденно ожидают предстоящее зрелище. Вскоре откуда-то вытащили существо, лишь отдаленно напоминающее Великого цестода – ростом с обычного человека, с серой морщинистой слизистой кожей, местами покрытой кровяными нарывами, с отвратительными рогоподобными наростами, с безгубым ртом, с которого беспрерывно стекала слизь. Это был Первый цестод, единственным «достоинством» которого было умение плодить потомство. Глядя на него, Вера с содроганием представила, что будет с нею происходить, если она просчиталась и то, что она задумала, не выйдет. На ногах он едва держался и, когда его отпустили, безвольно опустился на пол, безучастно поглядывая на происходящее. Но когда гноящиеся глаза Первого цестода заметили Веру, он как-то возбужденно встрепенулся, подался туловищем в сторону Веры и начал двигать челюстью, отчего слизи из его рта потекло в разы больше. Великие цестоды даже не взглянули на своего родителя – сам по себе он для них ничего не значил. Отцовство и детородные способности отнюдь не повышали статус этого старого похотливого монстра в обществе цестодов.