Захар Петров - Муос. Падение [litres]

– Да, по другой, – быстро ответил отец Андрей, ожидая, что у него сейчас начнут выяснять, какая же это причина, и тем самым дадут возможность объяснить эту нелепую ситуацию.

Но никаких других вопросов не последовало, их заменило негромкое хихиканье прихожан да произносимые вполголоса комментарии касательно «другой причины» ночного посещения красивой голой женщиной кельи монаха. Отца Андрея арестовали – это, может быть, было и к лучшему. Ему, во всяком случае, не пришлось наблюдать, как две трети паломников демонстративно ушли из Монастыря, проигнорировав участие в праздничной службе. Они разошлись по своим поселениям и рассказали другим о том, что чтимый до сих пор как святое место Монастырь стал вертепом разврата, где монахи растлевают молодых послушниц. И это известие как снежный ком начало обрастать надуманными подробностями, заронив в души многих верующих сомнения, а в умы сомневающихся – отличную причину, чтобы отказаться от веры и «жить как все».

Конечно же, причиной ареста отца Андрея явилось не мнимое нарушение им монастырского устава. Следователь допросил его по поводу взаимоотношений с Софьей, осведомленности о ее деятельности, направленной на вербовку членов какой-то подпольной организации, готовящей восстание против Республики, о попытках Софьи склонить его к подобной деятельности. Но услышав только отрицательные ответы, следователь потерял к нему всякий интерес. После этого армеец отвел его с завязанными глазами в психологическую службу Инспектората, где с ним в течение нескольких часов беседовали два инспектора-психолога. Отец Андрей с трудом помнит, что происходило в кабинете психологов. Он еще с момента злополучного выхода из кельи пребывал в состоянии какой-то прострации, ощущения нереальности происходящего. После общения с инспекторами его личность была полностью уничтожена, он и сам был почти убежден, что Софья оказалась в его келье «не случайно» и что совратил ее именно он. В этом полуприбитом состоянии ему надиктовали текст, который он написал своим красивым почерком, и отправили в соседнее с Монастырем поселение. Толком не понимая, что с ним происходит, он передал администратору поселения письмо с сопровожденным угрозами нелепым утверждением монастырской братии о том, что засаженное жителями этого поселения картофельное поле отныне принадлежит Монастырю. В памяти отца Андрея запечатлелось недоумение на лице приветливого администратора и бывшего капеллана, который раньше часто приходил в Монастырь на церковные службы, беседовал лично с отцом Андреем и внимательно слушал его проповеди, а теперь получил от проповедника этот жесткий ультиматум.

Вернувшись в Монастырь, он прошел мимо встретивших его молчанием монахов, мимо своей кельи и забился в самый дальний угол – за выгребной ямой. Постепенно морок проходил, и отец Андрей с ужасом стал осознавать, какая катастрофа произошла с ним. Просидев день или два в вонючем углу, он услышал какой-то шум из жилой части Монастыря. Неохотно подошел ближе и в свете факелов увидел пятерых или шестерых крепких мужчин, в очередной раз выгонявших монахов и мирян из их жилищ. Настоятель твердо, но без злобы и раздражения, потребовал от незнакомцев отчета в том, что здесь происходит. Один из мужчин начал выкрикивать бессвязные обвинения по поводу какого-то захваченного поля и устроенной монахами резни в соседнем поселении. Еще не понимая всего до конца, отец Андрей стал улавливать какую-то связь между тем письмом, которое он относил в это поселение, и приходом карателей из него. И конечно же, ему надо было выйти из своего укрытия и сообщить это, но ноги не двигались и его челюсть свело. А каратели уже взмахивали мечами, породив отчаянный вопль толпы, бросившейся бежать. Убивали они только монахов, тех, с кем отец Андрей столько лет делил трапезу. Он должен был выйти, должен был принять смерть со всеми, но как и тогда, в Большом Гараже, ужас сковал его тело, и он не мог пошевелиться.

Когда Монастырь обезлюдел, отец Андрей не стал хоронить погибших братьев, не отпел их и даже к ним не подошел – он бросился бежать из Монастыря, боясь, что эти изверги вернутся и подвергнут его одной участи с погибшими.

Гонимый страхом смерти и боли, он бежал по Муосу. Здравые мысли из его головы были вытеснены животным ужасом. Лишь изредка он пытался потянуть на себя одеяло спасительной Иисусовой молитвы, но, повторив ее два-три раза, он снова заменял ее бессмысленным подсчетом шпал в туннелях и поворотов в ходах. И в какое бы поселение он ни пришел, везде его встречали насмешки, презрение и даже открытая агрессия. По Муосу прокатились две волны охлаждения к православным истинам. Первая часть паломников, ушедшая из Монастыря после прилюдного извлечения из кельи монаха голой женщины, разнесла весть о царящем в обители разврате. Другие – бежавшие после нападения дружины из соседнего поселения – об алчности монахов, позарившихся на чужие угодья, и справедливом воздаянии им. Одна ревностная прежде прихожанка Монастыря, жена администратора поселения, в котором он пытался найти покой и пищу, сунув ему в руки две печеные картофелины и озираясь по сторонам, без особой теплоты в голосе, а больше с каким-то пренебрежительным сочувствием, сообщила:

– Вы бы, батюшка, не ходили по поселениям. Инспекторат разыскивает священников по всему Муосу. За то, что там было у вас, всех арестовывают и отправляют на каторгу…

У него не оставалось другого выбора, как вернуться в Монастырь, благо здесь был скрытый склад продуктов, главным образом, сушеного картофеля, который монахи держали «на черный день». Учитывая, что потребителем припасов был он один, ему хватило их надолго. Но вскоре Республика попыталась создать на месте Монастыря светское поселение Новая Немига. Отцу Андрею приходилось прятаться от новых обитателей разрытого коллектора в окрестностях поселения, лишь иногда ночью пробираясь к складу, так и не обнаруженному новыми жильцами, чтобы пополнить свои припасы. Несколько раз новонемиговцы замечали оборванного монаха, быстрой походкой движущегося по их поселению. И это видение вселяло в них суеверный страх. А через полтора года они ушли, оставив Монастырь пустым. Отец Андрей вернулся в свою обитель и так тут и жил один. Он ел, пил, спал, молился, совершал сам для себя церковные службы, но так и презирал себя за свою трусость. Он решил, что единственным правильным поступком для него будет выйти к людям, заявить, что он священник, и проповедовать им, несмотря на насмешки, угрозы, побои и возможный арест. И каждый раз все та же трусость заставляла откладывать исполнение этого решения на следующий день.

– Вот, вроде бы как исповедался, и чуть легче стало, – со вздохом завершил свой рассказ отец Андрей. – Видишь, мы с тобой оба убийцы, только ты не знала, правильно ли поступаешь, а я не сомневался, что, спасая свою шкуру, творю зло. Мое зло – осознанное.