Захар Петров - Муос. Падение [litres]

Кое-как он добрался до Монастыря. В тяжелых трудах и молитвах воспоминание о том предательском бегстве из Гаража стало меркнуть и почти не приходило ему на память. Он был уверен, что Богом прощен, да и люди, расскажи он им об этом сейчас, конечно же, не судили бы его строго. Наконец-то Андрей, вернее уже отец Андрей, обрел покой. Он, как и другие священники, назидал паломников, которых в Монастырь приходило все меньше, быть твердыми и решительными в новых гонениях на веру, которые, впрочем, и гонениями назвать можно было лишь условно. Просто администраторам запретили быть одновременно и капелланами, да по новому закону не разрешалось проводить службы в самих поселениях, дабы не нарушать покой неверующих. Поэтому воскресные богослужения могли проводиться только вне поселений. Это было неудобно и опасно, поэтому постоянных прихожан становилось все меньше. Священников готовили только в Монастыре, и после отстранения администраторов от этих функций добровольцев, желающих выполнять за бесплатно священнические обязанности без освобождения от основного труда, найти становилось все труднее. Поэтому во многих поселениях уже несколько лет не было священников, не совершалось богослужений, да и верующих становилось все меньше. Но все это не нарушало покойную жизнь отца Андрея, который трудился, молился, назидал и степенно готовился к очень не скорому, но непременно мирному отходу в мир иной.

Потом появилась она – молодая послушница Софья с большими блестящими глазами, наполненными неземной кротостью, способной растопить жестокое сердце любого монстра. На ее долю выпали нелегкие испытания, и она искала Бога, искала смысла в жизни, искала настоящих друзей. Он был ее духовником, ее исповедовал и вел с ней духовные беседы. И это дитя Божье все растворялось в духоносных проповедях отца Андрея, с преданностью обращая на него свой ангельский взор. И дивным образом ее присутствие открыло в обычно замкнутом отце Андрее проповеднический дар. На удивление братии и прихожан, он мог часами вести такие проповеди, по окончании которых люди рыдали, каясь в своих грехах и умиляясь открываемым им тайнам неземным. А отец Андрей искал средь устремленных на него внимательных взоров ту пару блестящих глаз, которые вскрыли в нем эти потоки истины. И когда они встречались глазами, ее губ легонько касалась благодарная улыбка. Думалось порою отцу Андрею, что он и Софья – родные души, друг для друга созданные, но в силу его сана и ее молодости невидимой стенкой разделенные. И уж чего греха таить, посещала порой резко помолодевшего отца Андрея мысль лихая о том, не отречься ли ему от сана и не стать ли вольным проповедником. И тогда, быть может, эта чистая душа Софья решит идти с ним вместе по Муосу, и тогда… Он не имел права думать о том, что будет тогда…

Но все, о чем он мечтал, и даже то, что уже имел, рассыпалось в ночь перед Вербным Воскресеньем. Он лежал на топчане в своей маленькой келье и продумывал завтрашнюю проповедь. Паломников в Монастыре было много, и еще больше придет к завтрашнему утру. Неожиданно Инспекторат разрешил именно на Вербное Воскресенье беспрепятственный проход православных верующих в Монастырь, чего не было давно – уже несколько лет людей на религиозные праздники не отпускали с работы, да и вообще не выпускали за пределы их поселений. Отец Андрей в течение нескольких часов прокручивал в голове слова, что должен обратить к этим людям, большинство из которых толком даже не понимают, что такое Вербное Воскресенье. За эти полчаса он должен произнести слова, которые замуруются в огрубевшие умы паломников, разогреют в них остывающую веру, заставят их по возвращении в свои поселения пересказывать услышанное.

Вдруг дверь кельи на секунду приоткрылась. В кромешной темноте было не рассмотреть вошедшего, но он не сомневался, что это была она. Несмотря на смешанные чувства, которые в нем вызывала Софья, он готов был непреклонно выпроводить ее отсюда – для себя он еще ничего не решил и до снятия сана нарушать целибат не собирался. Но Софья, сделав два легких шага, не полезла к нему на кровать, а скромно забилась в единственный свободный уголок его кельи.

– Софья? – строго спросил священник.

– О, отец Андрей, вы не спите, – перепуганно прошептала девушка. – Пожалуйста, не выдавайте, не выдавайте меня им!

– Не выдавать им? Кому?

– Тише, отец Андрей, ради всего святого, тише…

В Монастыре зажгли свет. Незнакомый мужской голос сурово скомандовал:

– Всем выйти из помещений!

Сквозь щели в двери свет пробивался внутрь кельи, и отец Андрей наконец-то увидел Софью, которая, словно ребенок, сидела в уголке прямо на полу, обхватив колени руками, и умоляющими, испуганными и оттого совсем уж огромными глазами смотрела на него. Отец Андрей усилием воли отвел взгляд от той Софьи, которой ему еще не приходилось видеть: с распущенными перед сном черными волосами, в не очень длинной майке с тоненькими бретельками, которая оставляла на виду точеные руки, плечи и стройные ноги девушки. Между тем в притвор – самое большое помещение Монастыря, сходились ничего не понимающие священники, монахи, монахини, послушники и послушницы, прихожане и паломники. Требовательный голос повторил приказ всем выйти, и отец Андрей, бросив последний робкий взгляд на Софью, вышел из своей кельи.

Далее все происходило как в каком-то страшном сне. Следователь в присутствии нескольких армейцев требовал выдать изменницу Республики Софью, которой на ее обычном месте в женском общежитии послушников не оказалось. Все молчали. Отец Андрей тоже молчал, не столько из-за твердого желания не выдавать Софью, сколько от этого полусонного ступора, в котором он сейчас находился. Потом армейцы начали обегать кельи и, наконец, на глазах у всей толпы из кельи отца Андрея вытащили упирающуюся и плачущую Софью. К большому изумлению всех и ужасу отца Андрея, Софья была совершенно нагой, на ней не было даже той короткой майки, в которой она пришла в его келью. Возможно, армеец специально сорвал с нее одежду, чтобы опозорить девушку, вызвав к ней презрение толпы. Зато толпой эта ситуация была расценена по-своему: вокруг шепотом, а то и вполголоса уже судачили о том, что позволяют себе монахи и что оказались верными поддерживаемые атеистами слухи о царящем в Монастыре разврате.

Следователь быстро выяснил, кто является хозяином этой кельи, в присутствии всех озвучил какой-то параграф о сокрытии преступников и обратился к отцу Андрею:

– Ответьте на один вопрос: вы умышленно скрывали преступника?

– Нет-нет, что вы… – залепетал отец Андрей.

– То есть вы хотите сказать, что эта голая дама оказалась в вашей келье по другой причине?