Александр Юм - Невеста для ЗОРГа

Я объяснил:

— Тепло есть остаточное…

— Да брось, тут тепла не больше чем в холодильнике! — Ганчев вытер ладонь и посмотрел на стоящих наверху женщин. — Это кого ж вы тут закопали?

Зоя Ивановна, понятно, упала обморок, а старушка-поводырь несмело вытянула шею в сторону шурфа.

— Вот оно кто здесь… — бабка крестилась, будто мистические обереги рисуя от зла, лежавшего в сгнившей труне. — Господи, помоги, Господи, защити. Господи, не оставь на погибель…

Я притрусил ящик рыхлой землей и направился к столетнему дубу, под которым Ганчев уже разделывал управхоза.

— Не я, не при мне, — тряс ручонками Альбац.

— Но ящик тот?

— Он самый.

— Статуя в нем была?

— Так точно.

— Где она?

— Не знаю. Сикорский заведовал перевозкой и размещением. Солдатов прорабствовал над рабочими. А может, Веденяпин в курсе? Он рисовал схему хранения.

— Сикорский где?

— Сикорский в архиве.

— Солдатов?

— Мобилизован на фронт.

— Давай тогда Веденяпина.

Борис Аркадьевич пошевелил мятными губами, отрываясь от капитанского взгляда, и скорбно мигнул:

— Он в дурдоме.

— Где?!

— На Фермском два дробь три. Третья психическая.

Ганчев повернулся ко мне.

— Слышал?

Хм. Интересно. Пятое кино и все про войну.

— Недавно его забрали, — дополнил откровения Альбац. — Прямо с работы. Сначала просто нервничал; все мнилось бедняге, что догоняет его кто-то, трамваев боялся… А уж когда мертвецы начали приходить и в могилу его стаскивать, тогда и забрали в психушку… Из документов многое оказалось утеряно.

— Ладно, пока свободны. Напишите домашний адрес Сикорского и идите к себе. Дождетесь приезда наших сотрудников. О произошедшем — молчок. Понятно?

Управитель прыгающим карандашом вписал адрес в Ганчевский блокнот, на приличной дистанции обошел мраморную девушку-ночь и скрылся за деревьями. А капитан достал карту 2-го городского района и повел карандашом по разградительной линии центра Питера.

— Чепуха какая-то, — завершил он исследование, постучав пальцем по цветному листу. — Лежит себе парняга в самой охраняемой зоне, а кто его туда засунул — загадка.

— А может, это просто гражданин какой-нибудь? Случайный труп?

— Ага. Случайный труп в случайном ящике из музея, случайно забитом крест-накрест. И при этом случайно воет при сжигании мусора [7] Один из признаков присутствия ОРВЕРа. .

— Ну, тогда надо выяснять подробности.

— Золотые слова! Золотые! Нужно съездить в Удельное, к этому самому Веденяпину. Просто так у нас с ума не сходят. Потом наведайся к Сикорскому.

Я возразил:

— Мне к своим надо.

— Все успеешь: время терпит, но в долгий ящик не откладывай.

— Товарищ капитан!

— Все, товарищ старший лейтенант, выполняйте.

На пути из парка я оглянулся от вдруг наступившей тишины. Ноченька куталась в брезентовый плащ, будто накинутый заботливым ухажером поверх ее покрывала со звездами. Показалось, что мраморные губы чуть тронула улыбка, немного печальная, но все понимающая. Я подмигнул ей и зашагал к чугунной решетке Летнего сада.

Утро выдалось особенно отвратительным. Стучал в подоконник холодный дождь, шипела змеей радиоточка, бубнил за столом Михей, громко шурша бумагами.

— Восемь… шесть… четыре с половиной… Плюс три банки консервов.

Я спросонья стал шарить по полу, чтобы метнуть в новоявленного счетовода чем потяжелее, и окончательно проснулся. А Сарафанов удивленно-тихо произнес:

— Мужики, а чего мы жрать-то будем?

Руис, ненадолго показав донкихотовский нос из-под шинели, буркнул:

— Еду будем есть. Пизчу.

— А нет у нас, дорогой товарищ из Испании, ни еды, ни пиздчи.

«Товарищ из Испании» обозвал Михея Тартареном и перевернулся на другой бок. Я же отнесся к озвученной проблеме гораздо более серьезно:

— Что, совсем плохо?

Михей долго чесал лоб ногтем мизинца.

— Не, ну не то что ноги протянем… — он дернул выдвижной ящик стола, в котором что-то звякнуло, достал счеты и принялся щелкать костяшками.

— Есть на руках: восемь банок рыбных консервов, сахар-рафинад — пачка, крупа перловая — фунта два. Еще связка сушеной трески в девять единиц. Т-а-а-к… На продталоны можно получить в буфете сахар — шесть талонов по пятьдесят грамм, всего триста. Мясо и мясопродукты — два, всего четыреста грамм.

Я вспомнил недавний разговор в столовке:

— Обещали давать раз без карточек ревеневого киселя, если в столовой питаться.

Михей недоверчиво хмыкнул:

— Это где столько ревеня взять на всех?

— Та сколько там тех всех!

— Давай считать, — Сарафанов снова вооружился счетами. — Четыре территориальные комендатуры, это пятьдесят человек, за Полюдовым числится четыре наших группы — шестнадцать штыков, «Плутон» — шесть, водники из «Шторма» — еще восемь. Итого: восемьдесят.

— А гараж у Берендея?

— Гараж относится к ГНТО. Так… ГНТО вместе с «паравозниками» и ОР-9 — это человек тридцать-тридцать пять… Теперь Ершаковцы. — Михей оторвал листик календаря, начертил какую-то табличку и, заглядывая в нее, продолжил: — Собственно контрразведка — двенадцать, шифровальщики — шестнадцать, штрафники, ну… пять-семь и ПОСОХ, про который мало кто чего знает. Ну, пусть десять их. Это сколько получается?

— Сорок-сорок пять.

— Ага. Значит, общая сумма… Сто шестьдесят-сто семьдесят штыков, ну и начальства с писарями и «Щитом» — десятка два. Так что — под двести наберется, если не считать медиков.

— А медики, что?

— Медики Москве подчиняются.

— А столуются где?

— Ну да, столуются здесь. Значит, двести человек наберется точно.

Глядя в потолок, Руис меланхолично добавил:

— Спецшкола в Лахте.

— Спецшкола теперь в ведении ГРУ, — Сарафанов назидательно поднял палец. — А значит, прикреплены к ихнему снабжению. Согласно нормам.

— А какие у них нормы?

— Хорошие нормы. Говорят, хлеба за обедом бери, сколько хочешь.

Вспомнив жидкий «школьный» супчик с двумя ломтями «ржанки», я пригорюнился и спросил:

— А у нас хлеба сколько?

Сарафанов не очень весело подсчитал:

— Хлеба чуть больше полкило на двоих в день. М-да…

— Теперь на троих! — Хавьер уже сидел на топчане, приложив ко лбу гильзу сорокопятки (они вчера с Михеем крупно влипли на задании). — Андрэ не посчитал.

Шаркая калошами по полу, испанец доплелся к ведру с водой и стал пить прямо из него, шумя и фыркая, как жеребец. Он вдобавок еще и говорил что-то, но Михей не слушал, водя карандашом по бумаге.

— Итого, — огласил он приговор. — На рыло в день полфунта хлеба, по куску сахара. Рыбина на два дня каждому. Плюс банка консервов в неделю и фунт мяса на две недели на всех.